на откуп Якобу Преториусу и Co. и в эти дела не вмешивался. Подобным же образом и Якоб Преториус нимало не интересовался его кантатно-сонатными делами; это были две взаимозамкнутые сферы. Про кантаты самого Якоба Преториуса (или Генриха Шайдеманна) нам ничего не известно… Нет, конечно! органный Векманн превзошёл учителя! Но… как бы это выразить?.. На органе у Векманна — прорывы в Единственное, но это — отдельные всполохи откровений, окна, протуберанцы света…

А вот, возьмите Сонаты… Здесь что ни вещь — россыпь идей, царство восхитительных ритурнелей, невообразимо, причудливо-изобретательных… Вы увлекаетесь вереницею этих самых садов — вдруг который-то из них оборачивается ощером нежданного зверя; но всё хорошо, идём дальше, что-то райски прекрасное посещает нас нездешним контрапунктом, темнеет вечер, и в потемневшем воздухе свешивается с дерева длинная ветвь — да она шевелится, вот сверкнул змеиный глаз и застыла ледяная бездна, но мгновенный укол! ужас разсеялся… Что это? С чем это сравнить? Ничего подобного у современников, у Букстехуде… Моцарт? Достоевский?.. Да это музыка вне времени вообще, о чём мы и пытались докладывать — именно так, ибо ни с каким другим композитором слово не оказывается в таком безсилии перед музыкой. Что же?.. 9-я соната — это разве только царица среди королев!..

На органе же… Векманн постоянно ставит органиста в непривычное, неудобное положение — имеем в виду здесь не столько школу игры на оберверке — рюкпозитиве, общую всем северянам, сколько его стиль, контрапунктно-гармонический в первую очередь. Например, как он гармонизирует хорал? Необычно, но не так, как Бах… Бах гармонизирует хорал необычно, но «серьёзно», он вскрывает в хорале то глубинное, что от нас скрыто. Векманн гармонизует хорал «несерьёзно», он выискивает в нём такие возможности гармонии и контрапункта, какие поставили бы нас впросак, заставили бы «переделывать наши мозги».

Но гораздо важнее этой полушутки-полуправды о том, что Векманн своей обработкой хорала ставит впросак органиста, следующая мысль. Векманн, как мы здесь не раз уже говорили — композитор ритурнеля. Он и на органе создаёт обстановку ритурнеля, хочет, чтобы хорал был его неотъемлемой частью и потому помещает хорал в середину ритурнельного тела, чтобы он был окружён ритурнельными голосами, был частью, собратом содружества. Это, как в Евангелии: Ибо где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф. 18: 20). Вот христианское содружество: Господь посреди нас, мы Его друзья, ибо: Вы друзья Мои, если исполняете то, что я заповедую вам (Ио. 15: 14). Вот этого и не понимаем, думаем, что хорал — восточный падишах или обезьяний лидер. А эта особенность композиции очень ценна у Векманна. Настолько ценна, что ради неё (мы думаем) Векманн в некоторых версусах своих органных циклов предписывает регистровку. Таковая адресуется, конечно, его родному органу Св. Якоба в Гамбурге. Но всё равно: предписывать регистровку в XVII веке — сверх обычая. С точки зрения такого вот ритурнельного обращения с хоралом Бах, в Органной книжечке, делает нечто подобное, когда основывает обработку на хоральном каноне. И заметьте: в XVIII веке, когда композиторских указаний в органных партитурах становится больше, Бах — один из самых «указательных» органных композиторов — и, в немалой степени, именно в области регистровки Мы сказали бы ещё вот как: Векманн серьёзный в Кантатах и Сонатах — там он Личный. Если вы хотели бы доискаться до него, какой он один или с Шютцем, с Бернгардом или с Корткампом — идите к кантатам и сонатам. Ещё вот как: Клавишная стихия — не родная Векманну стихия, он — не клавишник. Здесь он говорит на иностранном языке — которым в совершенстве владеет, пусть — но не на родном. Родной его язык — ансамбль инструментов — Сонаты —, тот же ансамбль (часто без духовых) с сольными (почти всегда) вокальными голосами — Кантаты. Вот здесь он — Векманн — в родной стихии! Редкостный мелодический талант Векманна, его неистощимая контрапунктно-гармоническая фантазийность расцветают здесь невиданным экзотическим цветом! Зачем ему разработка мысли, комментарии, кульминация? Когда можно развёртывать композицию всё новыми и новыми мелодическими гештальтами, обогащая их контрапунктом и гармонией — и таким вот неведомым путём ставить целый общий гештальт! Поразительно! Где застанет конец — ну, значит, конец. Без всякого, там, «конечного вывода», «морали», «эпилога» и, словом, всего того, к чему мы так привыкли, и так ищем, что хватаемся за это, как за спасательный круг — нет его у Векманна, спасательного круга, не дождётесь — вот и тонем! Алогизм — привычная логика не работает. Да у него нет и вообще никакой работы, нет комментариев, нет времени, он никуда «не следует». Но это и не континуум — просто отдыхайте! При этом и сонаты-то все небольшие, редко более пяти минут, не в протяжении дело — но каждая — в себе самой свой собственный мiр. В этом видится субъектный характер Векманна, оказывающий влияние на облик его творческой личности. Для Баха и орган, и кантаты, и концерты, и всё другое — поле с одной задачей, имеющей только разные участки и особенности её исполнения; а у Векманна не так, но: церковь с органом — это одно, «Богу Богово», а здесь вот я — личный.

Вот как в общем плане мы решились бы подытожить наши наблюдения. Мы определили бы, что Бах, своим характеристическим методом (термин наш, Бах такой «метод» не декларировал) даёт целое явление в его прозрачности — вы, как бы, видите его целым изнутри, прозрачно-целостным. Это не «стеклянное море» Апокалипсиса (Откр., 4:6, 15:2) — то море — стеклянное, уже очищенное Богом от гадов, ранее в нём обитавших (Пс. 103:25). Бах характеризует явление в его субстантивно-субъектном существе, прозрачно — как-оно-есть (а не как будет или может стать). Это и есть его Единственное во Всеобщем (о чём сказано ранее). У Векманна это целое изнутри не есть то, чем он «занимается» (опять термин наш). Он даёт внешне-психологическую «ауру» этого целого «баховского субъекта», не залезая внутрь; у него целое субъекта не прозрачно, а такое, каким оно выглядит снаружи — но в этой наружности «сидит» предпосылка, какая даст потом возможность (Лейбницу с Бахом) предпринять «рентгенографию». И так вот проявляет себя то положение вещей, что Векманну (как мы сказали тогда же) дано было исполнить Единственное в Личном, то есть (в широком смысле) в психологии субъекта. Понимаем и сознаём (и ещё как!) всю приблизительность и отвлечённую, как неправильно говорят, «схематичность» подобной альтернативы, но что делать? Она всё-таки даёт понять, в таком крупном плане, всю равновеликость