— Ну и свинья же ты! Что я плохого тебе сделала?

— Ничего, к счастью, — вынужден был признать Виктор. — Даю бесплатный совет: не пытайся меня заарканить, все равно не получится.

— Витенька, — на глазах Мироновой выступили крупные слезы, — не бросай меня. Жить без тебя не могу. И рожать-то собралась, чтобы сделать тебе приятное.

— Знакомая песня. — Он позволил себе улыбнуться. — Не приятное ты мне намеревалась сделать, а заарканить, как какого-нибудь барана безмозглого.

— Миленький, прошу, не бросай. Мы не станем тебе в тягость, — продолжала унижаться разочарованная Лена. — Когда — никогда, а семью заводить придется.

— Верно, только не с такой красавицей, как ты, — злорадствовал он, почувствовав себя полновластным хозяином положения. И немалую роль в этом сыграла сама девушка, унижаясь перед ним.

— Ты же говорил, что нравлюсь тебе.

— Нравилась, — поправил ее Виктор. — Я бы с удовольствием женился на всех, кто мне нравился или нравится, но, к сожалению, у нас в стране разводить гаремы запрещено законом. Даже уголовная статья за многоженство предусмотрена, — разговорился он. — Да и не султан я, не бай, накладно содержать такую ораву.

Его издевательские реплики, словно удары молотком, отдавались в голове Леночки. Слезы у нее высохли, и она с ненавистью смотрела на разглагольствующего парня.

— Замолчи, — попросила она чуть ли не шепотом, но было в ее голосе что-то такое, что подействовало на собеседника. Несмотря на то, что он почти не расслышал ее, рот у него замкнулся сам по себе.

— У нас гости? — долетел до обоих жизнерадостный голос Варвары Степановны. — Приглашай, сынок, одноклассницу в дом.

— Проходи, — произнес он, растерявшись.

— Мне пора, Варвара Степановна, — ответила Миронова не Виктору, а его матери. — Шла вот мимо и случайно встретились с вашим сыном.

Лена улыбнулась женщине, подмигнула вконец растерявшемуся парню и зашагала своей дорогой.

Вероника Федотовна вошла в дом и окликнула дочку, но та не отозвалась. Это ее насторожило, потому что она позвала громко и твердо была уверена, что Лена дома. Женщина заглянула на кухню, в комнату, в спальню и в недоумении пожала плечами. Тихий скрип привлек ее внимание, она остановилась и прислушалась. Скрип повторился, и она определила, что он исходит из платяного шкафа, к тому же обращала на себя внимание приоткрытая створка. Вероника Федотовна распахнула дверцу, и на лице ее отразился неподдельный ужас.

— Доченька! — заголосила она.

Лена с петлей на шее висела внутри шкафа. Непонятно, откуда в такие минуты берутся силы, но женщина умудрилась выломать перекладину для одежды, и ее дочь вместе с кучей одежды упала ей на руки. Вероника Федотовна ослабила петлю, сделала искусственное дыхание и пощупала пульс.

И только теперь на ее лице появилась вымученная гримаса, отдаленно напоминающая улыбку.

Лена приподняла отяжелевшие веки, но мать не признала.

— Где я?

— Ты дома, девочка моя, дома, — ласково говорила мать.

Взор у девушки прояснился.

— Мама?

— Узнала, узнала, — обрадовалась Вероника Федотовна. — Как ты меня напугала!

— Зачем ты… меня? — вспомнила дочь то, на что она решилась. — Я не хочу жить. Не хочу! — И усиленно замотала головой из стороны в сторону.

— Девочка моя! — Мать села на пол рядом с дочкой, прижала ее голову к себе и дала волю слезам. — Себя не жалеешь, пожалей дите свое.

— А зачем он мне? — Она вырвалась из объятий Вероники Федотовны, посмотрела ей прямо в глаза и не мигая продолжала: — Я для него собиралась рожать. Для него! — зазвенел ее голос. — А если я не нужна Виктору, то и мне ребенок не нужен. Я его ненавижу. Ненавижу!

Услышав такое, мать не сразу нашлась, что ответить, и отвела взгляд в сторону. Опыт подсказывал, что она должна разъяснить дочери прописные истины, но не высокопарными рассуждениями о высокой морали и нравственности, а обычными и простыми словами, которые как раз и не шли на ум.

— Когда малыш появится на свет, он заберет все твое внимание и его отец отойдет на задний план. Верь мне.

— Но я не только не хочу его рожать, даже думать о нем противно. Если бы не он, Витя, может быть, и не оттолкнул меня от себя. Просто он не хочет связывать себя, пока не закончит институт.

— Трудностей он испугался, и я рада, что у вас не сложилось. Не дай Бог разделить судьбу с таким ненадежным человеком.

— Что ты говоришь, мама! Я же люблю его!

— Знаю, что говорю, — повысила голос Вероника Федотовна. — Он любви твоей не стоит. А ребеночек родится, протянет к тебе ручонки, прижмешь его к своей груди — и уже тогда ты без него жить действительно не сможешь, потому что в любой женщине заложен инстинкт материнства.

Неожиданно из груди девушки вырвался смех: продолжительный, но нездоровый, истерический, который незаметно перерос в бурное рыдание, и она сама опустила голову на плечо матери.

— Несчастные мы с тобой одиночки.

— Ну будет тебе причитать, будет. — Мать ласковой рукой провела по волосам дочки. — Поставим малыша на ноги, поставим.

И они обе расплакались, жалея и утешая друг друга.

Яркое мартовское солнце прижало к земле непокорные сугробы, которые под его лучами выпустили из своих недр веселые, бурлящие ручейки, захватывающие и завоевывающие все большее пространство, помогающие весне, подтачивая сугробы, покрытые ледяной коркой.

За всеми этими проявлениями природы Елена Николаевна Миронова наблюдала из окна роддома, вернее — родильного отделения, где была отдельная и единственная палата в небольшой сельской больнице. Лена скучала здесь в одиночестве, если не считать мальчика весом в три с половиной килограмма и ростом в пятьдесят три сантиметра, который не принес ей ожидаемого счастья. Этот маленький розовый комочек даже вызывал неприязнь, и она злилась на него за то, что он ее связывал по рукам и ногам. Не оправдались слова Вероники Федотовны о материнском инстинкте.

У малыша выпала соска, он пошамкал беззубым ртом и закричал призывно и громко, раскрылись и забегали испуганные глазки.

Женщина нехотя отошла от окна, взяла ребенка на руки, распахнула больничный халат и сунула ему в рот сосок упругой, налитой молоком груди.

— Ешь, прожора, — произнесла она обреченно.

Малыш мгновенно притих, занимаясь привычной для себя работой. Минуты через три его движения стали более ленивыми, а еще через пару минут он вообще выпустил сосок матери. На его маленьком личике было настоящее блаженство, чуть приоткрылся ротик, в который Миронова вставила соску и положила малыша на место.

Кто-то тихо постучал в дверь.

— Войдите, — разрешила Леночка.