обеспокоило их, ибо он обещал дойти лишь до ближайшего магазина, на соседней улице), причем вернулся в порванном плаще и без шляпы.

— Что с вами случилось? — зачем-то спросила его тетя Жаннетт.

Не отвечая, не снимая верхней одежды, он передал пакет Кате, а сам упал в кресло.

— Мы, наверное, хотим уехать, — тихо сказала Катя, присаживаясь на пол близ него.

— О, неужели?.. Вас не убило камнем? И националисты не разорили ваш дом? Счастье-то какое!

— Ну зачем ты издеваешься? Сейчас не время ссориться, ты же понимаешь.

Нехотя он согласился. Жаннетт с облегчением выдохнула. Как бы она ни презирала коммунистов (а Митя по-прежнему был коммунистом), этот человек единственный мог им помочь. Понимая это, и не услышав ее просьбы, Митя сказал, что сам обо всем позаботится и им не нужно будет бегать по вокзалам, выясняя подробности и подвергая свою жизнь опасности.

Провожая его до двери потом, Катя поинтересовалась, как же он останется в В., рискуя быть арестованным или убитым фашистами.

— О, ничего страшного, — наигранно ответил Митя. — Ну, подумаешь. Я не первый и не последний.

— Ну, тебе смешно, — обиженно сказала она. — А мне каково? Почему ты обо мне не думаешь?

— А что я делаю, по-твоему?..

Оба замолчали, злые друг на друга.

— Катишь, моя работа очень неприятна, — после паузы ответил он. — Корреспондент всегда рискует безопасностью, а в нашем случае и жизнью. Ты знала это с самого начала.

— Но мне не нравится, что ты…

— Хорошо. Но кто расскажет людям правду?

С осознанием, что он до отвратительного прав, она качала головой.

— Мне жаль, но не я решаю, какой должна быть наша жизнь. Я… мне честно… очень жаль. Я не хочу ничего, всего лишь рассказать людям… самым разным, на другом конце света, какую несправедливость мы видим здесь, под нашими окнами. Я не верю, что это что-то изменит. Но мы должны… должны рассказывать, пока есть возможность. Наверное, со стороны это глупо звучит.

— Нет, — тихо ответила она. — Извини меня. Это твоя работа. И я полностью… я…

— Я понимаю. Спасибо.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее.

— Как узнаю, позвоню, — бросил он, уходя. — Приготовьтесь.

Оббегав все места, в какие ему советовали обратиться, и потратив на это двое суток, он сумел достать билеты на 11-ое, на поезд, отбывающий ночью переполненным. Других вариантов не было — все было занято, многие соглашались ехать стоя, в основном, из иностранцев и местных, боявшихся за свои семьи из-за прошлого у коммунистов.

— Что же мы будем делать до 11-го? — спросила Катя.

Думая о ее неблагодарности, Митя напомнил, что это их единственный шанс уехать из страны.

— Ну, это хоть что-то… это уже успех, — сказала она после, чувствуя его обиду.

Так, нужно было ждать до пятницы 11-го числа.

В среду Митя их обеих сводил на «Трех сестер» в местном театре. Так как на улицах установилась тишина, даже не было машин, они до дома шли пешком, думая синхронно, что вот-вот наступит оттепель и можно будет отказаться от теплых шапок и перчаток.

Хотя сгустился вечер, Митя к ним поднялся и без стеснения уселся в их гостиной; он был спокоен, отчасти и весел, но что-то в нем, неловкое, не нравилось и раздражало Катю. Она, не избавившись от вечернего туалета, не присаживаясь, изучала комнату, и все в ней чувствовало, что на нее странно, в ожидании смотрят. Устав от них, Жаннетт извинилась и ушла к себе; ей тоже было неловко, как пожилому человеку, который мешает молодым решать свои проблемы.

То, как ее бросили, испугало Катю.

— Чего это она ушла?..

— Она устала, очень много хлопот, — объяснил Митя. — Не хочет нам мешать…

— А что — мешать? Разве она нам может помешать?

Зачем-то она присела, чтобы он мог до нее дотянуться. Происходящее было необъяснимо ужасно, словно она в одно мгновение лишилась воли и не понимала, как с этим можно справиться.

— Ты можешь меня не трогать? — возмутилась она, хотя сама же села так, чтобы он мог к ней прикоснуться.

— Катишь, ты странная, — убирая руку, сказал Митя.

— Я? А ты?

То, что мог с ней сделать этот человек, казалось ей теперь противоестественным.

Понимая ее неприятие, он поспешно встал и взял свои перчатки — в них он был похож не на журналиста, а на военного. Уже раскаиваясь, она его окликнула:

— Извини, Митя, я… оставайся, если хочешь.

— Мне нужно быть в И. пораньше утром. Да и не хочется твоих одолжений. Хорошо вам… попутешествовать.

С облегчением она закрыла за ним дверь: она чувствовала себя корыстной (я же воспользовалась добротой хорошего мужчины!) и сама же отговаривала себя, успокаивала, что не желала быть эгоистичной с ним.

Наутро Жаннетт у нее поинтересовалась, во сколько ушел Митя.

— Сразу после того, как вы отправились спать, — резко ответила она.

— О-о-о… понятно. Он по-прежнему жених?

— А что? По-прежнему.

— Так что же ты его выгнала?

— Я его не выгоняла, — сквозь зубы ответила она. — Он сам ушел.

— Он с нас денег не взял, — заметила Жаннетт, — поступил по-мужски, знает же, что нам тяжело было бы заплатить за билеты. Старомодный. Вашего поколения мужчины сначала спрашивают: «А что я буду за это иметь?». Хотя он такой миленький временами…

— Ну тетя, пожалуйста.

— У коммунистов бывают такие миленькие мальчики…

— Мне нравятся постарше.

— Ха, это пока. Девочкам вечно нравятся старые да седые, они считаются умнее и серьезнее. Хотя вот мне всегда нравились помоложе. Сейчас в тридцать пять уже наполовину седые, некрасиво. Я хоть крашусь, а они считают, что седина делает из обезьяны человека. А она старит.

— Вы совсем не изменились…

Она пробовала размышлять, как Мария: «Какая чушь! И почему меня заботит этакая чушь?». Но внешний мир был спокоен, только временами взрывался громкоговоритель: «Уважаемые граждане! Обязательно участвуйте в плебисците… это решит судьбу нашей страны! Она должна остаться независимой, социальной и христианской! Если вы хотите, чтобы наша страна осталась свободной и…». Конечно, плебисцит! Возможно, они поторопились и лучше было бы остаться с Митей и посмотреть, чем кончится конфликт. Сомнительно, что Он втолкнет свою армию в страну, которая только что проголосовала за независимость от партий и империй. А если после этого начнется бойня…

Конечно, не стоило обижать Митю. Она полностью на его стороне — на стороне уязвимых, но честных. Как и Митя, она против того, чтобы Он оккупировал соседние страны… наверное. Она против. Поэтому не стоит обижать Митю.

В своей комнате она присела у собранного чемодана. Затем встала — чтобы оторвать лист календаря. 10 марта