Советская Армия расчетливо выжидала, пока немцы наступали, акогда участь Польши была решена, семнадцатого сентября начала наступление сВостока. Представляю состояние поляков, которые снова подверглись ударам двухимперий с обеих сторон. На Востоке польские армии почти не сражались. И врезультате у Советского Союза оказалось огромное число пленных.

Теперь нужно представить состояние Сталина и его ближайшегоокружения. Германия захватывает одну страну за другой, разбивает Францию,отбрасывает английские войска, и все понимают, что рано или поздно немцыповернут на Восток. А у Сталина в тылу двадцать тысяч поляков, которые егоненавидят. И которых ненавидит он сам. Что ему делать? Я его не оправдываю, этоглупо и бессмысленно. Я пытаюсь понять логику ответственного политика. И тогдаон отдает кровавый приказ. Тысячи офицеров, среди которых были священники,ученые, интеллигенция, погибли в Катыни. Это настоящая трагедия. Но другиетысячи были интернированы в Сибирь. Кстати, еще одно обстоятельство, о которомникто никогда не вспоминает. После того как Германия напала на Советский Союз,Сталин разрешил создать новую польскую армию из тех, кто был интернирован в Сибирь.Помните, что с ними стало? Они снова предали своих союзников, отказалисьвоевать на Восточном фронте, и вся армия Андерса ушла воевать вместе сангличанами. Вот такая история. Потом Сталин во второй раз разрешилсформировать новые польские части. Сначала дивизию, затем — армию. Но эти частибыли уже под полным контролем польских коммунистов.

— Все это объясняет, но не оправдывает Сталина, — серьезнозаметила Нащекина.

— А я и не пытаюсь его оправдать. Я только не понимаю,почему вы не хотите рассматривать определенные моменты в контексте историческихсобытий. А кстати, это и моя история. Что за мазохистский комплекс всегда житьс чувством вины? Свершилась чудовищная трагедия. Но рассматривать ее нужно совсех сторон. И между прочим, я могу привести другую историческую параллель.

Во время египетской экспедиции Наполеона в битве при Яффе вплен взяли четыре тысячи турецких солдат и офицеров. Французы пообещали имжизнь, и они согласились сдаться. Но у Наполеона не было ни продовольствия,чтобы их кормить, ни конвойных войск. Он промучился три дня, не зная, как емупоступить, а потом приказал всех расстрелять. Всех до единого. Вот интересно,что никто не вспоминает этот пример, не называет Наполеона Бонапарта кровавымманьяком. А ведь он хладнокровно отдал приказ об убийстве четырех тысяч людей,которым была обещана жизнь. Чтобы не оставлять их у себя в тылу, решился натакой бесчеловечный поступок. Убил только потому, что так диктовала сложившаясяобстановка.

— Я этого не знала, — нахмурилась Нащекина.

— Мне всегда нравилась история, — признался Дронго, —поэтому я иногда читаю интересные книги, откуда черпаю массу полезного ипоучительного. А что касается Катыни, то это — трагедия обоих народов. И жертв,и палачей. И вообще — трагическая страница в истории отношений двух стран.Только почему никто не вспоминает убитых в двадцатом красноармейцев, которые невернулись домой? Или это не считается трагедией, потому что Пилсудский быллучше Сталина?

— Больше я не буду с вами спорить, — пообещала Нащекина, —хотя я думаю, что с вами многие не согласятся.

Дронго пожал плечами и больше ничего не сказал. ПотомНащекина задремала, а он читал журналы, потому что спать во время полета всеравно не мог. Через несколько часов, когда принесли обед, его спутница проснулась.Над океаном начало слегка трясти, и Дронго сердито пробормотал:

— Закон подлости — трясет всегда в середине океана.

— Какая разница? — резонно спросила Нащекина. — Или высчитаете, что когда трясет над землей, не так страшно?

— Конечно, — ответил Дронго. — Если будет трясти так сильно,мне придется выпить еще бокал вина. Хотя, боюсь, одного бокала будет мало.

— Обычно мужчины предпочитают не говорить о своих страхахили комплексах, — заметила она.

— А зачем скрывать? — возразил он. — По-моему, это и естьсамый главный комплекс — скрывать свои комплексы и бояться говорить особственных страхах.

— Страх мужской несостоятельности вам тоже знаком? — лукавополюбопытствовала Нащекина.

— Не знаю, — ответил Дронго, — хотя, наверное, мы всеподсознательно этого боимся. Каждый самец. Но это уже на другом уровне.

— Вы тоже боитесь? — уточнила Нащекина.

— Наверное. — Он понимал, о чем она спрашивает, но ему нехотелось об этом говорить, ведь тогда была несколько иная ситуация. Им казалось,что они больше не встретятся. И она, прощаясь с ним, разрешила себе егопоцеловать. Или, лучше сказать, лишь легко прикоснуться губами. Это был непоцелуй — скорее дружеское пожелание счастливого пути.

— Вы сознательно избегаете любого намека на эту тему? —спросила Нащекина.

— Я все время должен напоминать вам о том, как хорошо вы комне относитесь? — отозвался Дронго.

Улыбнувшись, она прикусила губу. Затем сказала:

— Вы мне нравитесь, господин эксперт. Только не думайте, чтоя пытаюсь вам навязаться. Честное слово, я ни разу в жизни не встречала такогочеловека, как вы.

— Принимаю как комплимент. Мне всегда немного неудобнонавязываться женщинам, тем более когда речь идет о коллеге по работе.

— По-моему, вы ведете себя безупречно.

— Спасибо. Надеюсь, сегодня мы сможем вместе поужинать. Хотяужин в Чикаго — это завтрак в Москве.

Она усмехнулась, затем неожиданно добавила:

— А насчет Катыни я начинаю думать, что не все так просто.

— В истории вообще полно подобных трагедий, о которых людине знают всей правды. Например, Хатыньская трагедия в Белоруссии, когда сожгливсю деревню. В Советском Союзе традиционно писали, что это сделалинемецко-фашистские оккупанты. И никто не разрешал публиковать правду о том, чтоэто были в основном каратели из западно-украинских отрядов. Но тогда считалось,что обнародование такой информации может повредить отношениям двух братскихсоюзных республик. Вот ничего и не сообщали.

— У вас еще много таких невероятных историй? —поинтересовалась Нащекина.

— Достаточно. У каждого человека, у каждой семьи есть своискелеты в шкафу. А у истории их целые кладбища. Просто народы время от времениначинают бить этими историями друг друга по голове, вместо того чтобы учитьсямудрости на их примерах. Самое непродуктивное — коллекционировать обидыпрошлого. Вот французы и немцы смогли отойти от многолетней вражды и начатьсоздавать новую Европу. А ваши отношения с поляками пока далеки от идеала. И нетолько с поляками, но и с прибалтийскими республиками. Хотя, справедливостиради, стоит признать, что это они в основном пытаются использовать урокиистории против своих соседей. — Дронго откинулся на спинку кресла. До посадкиеще оставалось около четырех часов.