— Ну я ж тебе говорю. Остальные — люди как люди. А эти словно всерьез ничего не принимают. Киношники, мать их за ногу…

— Ну-ну, — задумчиво промолвил Паша. — Ладно, ребята, идите опрашивать народ… А ко мне пригласите-ка администраторшу. Чую я, она мне кое-что недосказала, так что будет у нас с ней серьезный разговор.

— Я все время находилась внизу, — сообщила Ирина Федоровна, присев на краешек стула и устремив на «дикобраза» ясный, незамутненный взор. — Если не верите, можете проверить запись с камеры наблюдения… Там видно, как я вхожу в свой кабинет и выхожу оттуда, а другой двери здесь, как видите, нет. — Она сделала рукой жест, не лишенный иронии. — Дальше ресепшн я не уходила.

Лохматый задумчиво кивнул. Он сидел в вертящемся кресле за ее собственным столом и вообще держался так, словно был тут хозяином. Это особенно выводило администраторшу из себя.

— Вы услышали от горничной об убийстве, поднялись наверх, убедились, что она не лжет… а дальше?

— Я сказала, что она может идти, заперла номер и поспешила звонить вашим, — с достоинством промолвила Ирина Федоровна. — Вот, собственно, и все.

— Заперли? То есть без ключа никто не мог туда войти?

— Разумеется.

— Вы видели внизу каких-нибудь посторонних людей, когда выходили из кабинета?

— Нет.

— Может быть, вы кого-то подозреваете?

— Нет. — Тон ее стал на десять градусов холоднее. — Я думаю, подозревать — это скорее ваша работа, молодой человек!

Помесь ежика с дикобразом, которого она в глубине души считала полным олухом, развернулась и уставилась на администраторшу пронизывающим взором.

— Может быть, вы расскажете подробнее, что вы делали в номере убитой после того, как горничная удалилась и оставила вас одну? — тихо спросил следователь.

Ирина Федоровна открыла рот, в мозгу ее молнией сверкнула запоздалая мысль — нельзя, никогда нельзя делать скороспелые выводы по внешности, и этот молодой человек явно не так прост, как кажется… Тут она увидела стальные глаза, устремленные на нее, — и оторопела.

— Если из номера что-то пропало… — пробормотала она.

— Я не об этом.

— Тем не менее я не понимаю…

— Вы все прекрасно понимаете. Когда горничная удалилась, она успела убрать тележку и съехать вниз. Вы спустились только через минуту. Чем вы были заняты?

«Вот гад», — потерянно подумала холеная администраторша.

— Я не сделала ничего предосудительного, — веско промолвила она. Однако ее голос все же дрогнул.

— А об этом буду судить я. Итак?

Ирина Федоровна позеленела, крылья ее широкого мясистого носа дернулись.

— Я… Ну… Я подумала, что такое событие… У нас вообще тихий город…

— Дайте-ка я угадаю. Вы вытащили сотовый и сделали съемку на месте преступления?

— Да. Да! Клянусь вам, я ничего не трогала, не передвигала, не…

— Вы подходили к телу?

— Да, но я ее не трогала!

— Отлично. — Павел протянул руку. — Давайте сюда ваш сотовый.

Ирина Федоровна посмотрела ему в лицо, поняла, что отвертеться не удастся, и со вздохом вытащила из кармана телефончик, которым очень гордилась. Он был темно-розовый, с цветочками на корпусе и безумно ей нравился. Когда она отдавала его следователю, у нее было такое ощущение, словно у нее силой отбирают какой-то жизненно важный орган, к примеру почку.

— Я только три фотографии…

— Отлично, я перекачаю их себе на компьютер.

Он достал из сумки ноутбук и по блютусу перекинул на него фотографии, после чего, к удивлению Ирины Федоровны, протянул ей сотовый.

Она схватила телефон, будто он был ребенком, которого украли, но, к счастью, все же вернули, и поспешно спрятала его в карман.

— Надо было сразу же сказать мне о фотографиях, — безразличным тоном заметил следователь.

В нашу интерактивную эпоху первая реакция любого свидетеля на нечто из ряда вон выходящее — сделать фото или снять видео. Сотовый горничной был без встроенного фотоаппарата, однако она указала, что администраторша чуть-чуть задержалась в номере — как раз на то время, которого должно хватить, чтобы сделать пару кадров.

— Я не думала, что это имеет какое-то значение! — вырвалось у Ирины Федоровны. — Ведь ваши люди тоже фотографировали…

— В этом деле все имеет значение, — устало промолвил Павел, растирая рукой лоб. — Мне нужна запись с камеры наблюдения, которая стоит на ресепшн. Примерно с часу и… и, пожалуй, до нынешнего времени.

— Вы ее получите.

— Последний вопрос. Вы с кем-нибудь обсуждали, что настоящая камера стоит только внизу? Может быть, кто-то спрашивал об этом?

— Со мной никто ни о чем таком не заговаривал.

— Но служащие могли об этом проговориться?

— Не могу ничего исключать.

Она уже овладела собой и даже улыбнулась Павлу, когда он заполнил бланк и показал ей, где ставить свою подпись. По привычке Ирина Федоровна прочитала бумагу, прежде чем ее подписывать. Выяснилось, что она сама, по своей воле, сказала следователю, что сфотографировала место преступления, и отдала ему фотографии.

Администраторша приподняла брови, но спорить не осмелилась и поставила на листе размашистую подпись.

— Я хочу поговорить с Леонидом Варлицким, — сказал Павел. — Если вас не затруднит, позовите его сюда.

Через минуту старый актер вошел, слегка приволакивая ногу, и опустился на стул. Леонид Юрьевич чувствовал острое любопытство и приготовился изучать своего собеседника и его приемы на тот случай, если когда-нибудь придется играть следователя. Об убийстве он думал мало, и вообще все, что случилось сегодня в номере 303, представлялось ему какой-то чудовищной нелепостью.

— Мы очень рады видеть вас в нашем городе, Леонид Юрьевич, — начал Павел. — Я бы, конечно, хотел, чтобы наша встреча произошла при других обстоятельствах…

— То есть чтобы убитым оказался я? — прищурился Варлицкий. Он, само собой, ценил комплименты, как и все актеры, но при случае ни за что не отказался бы подпустить шпильку. Как и все актеры…

— Неужели у вас есть враги? — притворно изумился следователь.

— У всех есть враги, — перестав улыбаться, серьезно ответил его собеседник. — И, как видите, иногда они переходят к действиям.

— У Натальи Викторовны тоже были враги?

На его памяти следователь оказался первым человеком, который назвал Наташу Теплову официально, по имени-отчеству. Варлицкий вздохнул.

— Судя по всему, да.

— И кто же?