– Как вы не понимаете? – продолжила Роуан. –Ведь я осталась там совсем одна и хочу познакомиться наконец со своимиродственниками. Вам не удастся подчинить меня своей воле.

Ответом ей было молчание. От жары, духоты и вони Роуан едване теряла сознание и не знала, долго ли еще сможет выдержать весь этот кошмар.

– Именно так вы поступили с моей матерью? – Голосее зазвенел от бессильной ярости. – Вы заставляли ее делать то, что былонужно вам?

Она попятилась, как будто гнев отталкивал ее от Карлотты.Пальцы, сжимавшие лампу, напряглись почти до белизны, хотя стекло такнагрелось, что терпеть становилось невмоготу.

– Все, хватит! – воскликнула она. – Я ухожуотсюда!

– Бедная девочка, – заговорила наконецКарлотта. – Да, в этом сосуде действительно мужская голова. Рассмотри ееполучше, когда придет время. И все остальное в этой комнате тоже.

– Но все они давно разложились, сгнили и ни на что ужене годятся! Если вообще годились хоть на что-нибудь. Я хочу поскорее выбратьсяотсюда!

И все же она не удержалась и напоследок, дрожа от ужаса, ещераз взглянула на сосуд. В полупрозрачной жидкости виднелся широко открытый рот,почти безгубый, внутри которого сверкали белизной два ряда зубов; студенистаямасса глаз поблескивала, отражая свет лампы. Зажав рукой рот, Роуан перевелавзгляд на соседнюю склянку. В ней что-то шевелилось… Черви! Печать на крышкебыла сломана…

Роуан выскочила из комнаты и, закрыв глаза, прислонилась кстене, по-прежнему сжимая в руке лампу. Кровь стучала в ушах, и в какой-томомент Роуан показалось, что она больше не выдержит и ее стошнит прямо здесь,на площадке лестницы, на глазах у старухи. Как сквозь вату она услышала шагиКарлотты, которая медленно прошла мимо нее и теперь спускалась по ступеням.

– Иди вниз, Роуан Мэйфейр, – окликнула ееКарлотта. – Погаси лампу, но прежде зажги свечу и принеси ее сюда.

Роуан постепенно приходила в себя. Она провела рукой поволосам, откинула их с влажного лба, потом, изо всех сил борясь с новымприступом тошноты, направилась в спальню. Все ее движения были замедленными,как во сне. Поставив на столик лампу – как раз в то мгновение, когда ейпоказалось, что пальцы больше не вынесут жара, – она поднесла руку кгубам, чтобы хоть чуть-чуть унять боль, потом взяла свечу и сунула ее вотверстие колпака, стараясь не коснуться раскаленного стекла. Как только вспыхнулфитилек свечки, она погасила лампу, подняла повыше свечу и на минуту застыла,пристально глядя на бесформенный тюк возле камина и приставленные к немуботинки.

Нет, они не были приставлены… Нет! Все также медленно онаподошла к камину и кончиком туфли слегка толкнула ботинок, который чутьсдвинулся с места. Однако было совершенно очевидно, что его что-то держит, недавая упасть или сдвинуться дальше. Присмотревшись, Роуан увидела чутьвысунувшийся из скрученного ковра край брюк, а между краем и ботинком блеснулабелым кость человеческой ноги.

Парализованная ужасом, Роуан несколько мгновений смотрела накость, потом перевела взгляд на продолговатый тюк, действительно оказавшийсяскрученным в рулон ковром. Как только она вновь обрела способность двигаться,Роуан прошла несколько шагов в сторону противоположного края рулона и увиделато, что прежде оставалось скрытым от ее глаз, – тускло поблескивавшиетемные волосы. Внутри рулона был мертвец! Причем пролежал он здесь очень долго.А вот и темное пятно на полу и такое же темное пятно на ковре, ближе к ногам,там, где засохли вытекшие из покойника соки. Она сумела разглядеть дажекаких-то насекомых, попавших в эту липкую когда-то жидкость и высохших вместе сней.

«Роуан, никогда не езди туда. Помни о том, что ты мнеобещала. Не возвращайся туда, Роуан».

Откуда-то издалека, снизу, до нее едва слышно донесся голосКарлотты:

– Спускайся, Роуан Мэйфейр!

Роуан Мэйфейр… Роуан Мэйфейр… Роуан Мэйфейр…

Не в состоянии двигаться хоть немного быстрее, Роуан вышлаиз спальни и еще раз оглянулась на страшную находку – на завернутого в коверпокойника и торчащую из рулона тонкую белую кость. Потом резко захлопнула дверьи, пошатываясь, стала спускаться по ступеням.

Старуха молча ждала ее возле открытой двери лифта.

– Вы знаете, что я там нашла, – сказала ей Роуан.Она держалась за перила, чтобы не упасть. Свеча в дрожащей руке плясала, бросаяотблески на темный потолок.

– Ты нашла там мертвеца, завернутого в ковер.

– Господи! Что же творилось в этом доме? Вы что, всесумасшедшие?

В свете лампы, горевшей внутри кабины лифта, Роуан видела,что Карлотта совершенно спокойна. Во всем ее облике чувствовалась даже некаяотрешенность, если не сказать – безразличие.

– Следуй за мной, – повелительным тоном произнеслаона. – Я показала тебе все, что должна была показать, но еще не всерассказала…

– О, рассказать вы должны мне еще очень и оченьмногое, – ответила Роуан. – И прежде всего вот что. Показывали ли вывсе это моей матери? Я имею в виду кукол, жуткие сосуды и…

– Не я свела ее с ума – если тебя интересует именноэто.

– Мне кажется, любой, кому пришлось вырасти в этомдоме, нормальным человеком быть не может.

– Полностью с тобой согласна. Вот поэтому я и настояла,чтобы тебя увезли подальше отсюда. А теперь нам пора идти.

– Расскажите, что случилось с моей матерью.

Роуан следом за Карлоттой вошла в кабину и сердито хлопнуладверью. Пока лифт спускался, она внимательно изучала профиль стоявшей рядомженщины: «Стара, да, очень стара. Желтая, как пергамент, кожа, такая прозрачная,что под ней отчетливо проступают все вены. Тонкая, высохшая шея, кажущаясясовсем хрупкой… Хрупкой…»

– Расскажите, что все-таки с ней случилось, –повторила она свою просьбу, глядя в пол и не осмеливаясь больше в упоррассматривать Карлотту. – Не о том, как он трогал ее во сне, а о том, чтопроизошло с ней на самом деле.

Лифт дернулся и остановился. Карлотта вышла первой.

Едва Роуан закрыла за собой двери, лампочка внутри погасла ивсе вокруг погрузилось в прохладную тьму, пахнущую сыростью и дождем. Входнаядверь по-прежнему оставалась открытой, и можно было видеть, как поблескивают всвете уличных фонарей мокрые листья, и слышать доносившиеся снаружи тихие звукиюжной ночи.

– И все же расскажите, что случилось, – в которыйуже раз попросила Роуан. Голос ее был тихим и печальным.