– А разве в этом есть что-то удивительное? Карлоттаопустила голову, и лицо ее оказалось в тени – свет теперь падал только наволосы, отчего они казались совсем белыми.

– Я не посмела лишить жизни столь крохотноесущество, – устало проговорила она. – Не нашла в себе сил принестиподушку и положить ее на лицо Дейрдре. Я вспомнила старинные легенды о том, какна своих шабашах ведьмы приносили в жертву детей и после размешивали в котлахмладенческий жир. Мы, Мэйфейры, тоже ведьмы. Так неужели и мне суждено былопринести в жертву это невинное создание? Нет, я не смогла уподобиться им исовершить такое злодеяние!

Конечно, он был уверен, что все произойдет именно так, что яне решусь… В противном случае он разнес бы этот дом в щепки, лишь бы непозволить мне…

Она не закончила фразу.

Роуан долго не могла прийти в себя. Она буквально задыхаласьот переполнявших ее ненависти и гнева.

– А что вы делали с ней потом? – наконец спросилаона охрипшим голосом. – Что еще вы делали с моей матерью, чтобы, как вывыражаетесь, разорвать цепь?

Карлотта не ответила.

– Я хочу знать! – настаивала Роуан.

– С самого раннего детства, – со вздохомзаговорила Карлотта, глядя куда-то в сторону сквозь ржавую сеткутеррасы, – я уговаривала ее противостоять дьяволу, умоляла не смотреть нанего, учила прогонять его прочь. И я выиграла эту битву! Вопреки всему – ееприступам меланхолии и безумной ярости, рыданиям и шокирующим признаниям в том,что она в очередной раз позволила ему лечь с ней в постель, – я выиграла!Но потом… Потом Кортланд изнасиловал ее. И мне не оставалось ничего другого,кроме как забрать тебя и сделать все возможное, чтобы она никогда не смоглатебя найти.

Я сделала все, чтобы помешать ей сбежать из дома иотправиться на поиски, а потом предъявить на тебя права и вернуть сюда, в этотдом, в мир безумия и порока. Если в клинике отказывались лечить ееэлектрошоком, я переводила ее в другую, а если и там не считали необходимымдавать ей успокоительное, везла в третью, четвертую… и так далее. Я знала, чтои как следует говорить, чтобы ее привязывали к кровати, назначалисоответствующие лекарства или сеансы электрошоковой терапии. Я знала, какразговаривать с ней, чтобы довести до очередного приступа, заставить рыдать ибиться в истерике…

– Все! Хватит! Я не желаю вас больше слушать!

– Почему? Ведь ты же сама требовала рассказать обо всемподробно. Так вот, когда она начинала стонать и метаться в постели, сгорая отгреховного желания, я просила врачей применять электрошок…

– Прекратите!

– Иногда сеансы приходилось проводить дважды, а то итрижды в день. Меня не пугало, что она может не выдержать и умереть, – япросто не в состоянии была смотреть, как она стонет и извивается, и сознавать,что она всего лишь игрушка в его руках…

– Прекратите! Прекратите! Прекратите!!!

– Но почему? Ведь она до последнего своего дыханияпринадлежала ему. И умерла с его именем на устах. Все, что я делала, я делаларади тебя, только ради тебя, Роуан.

– Прекратите! – Это было уже скорее яростноешипение, а не крик. Роуан вскинула и выставила вперед руки с растопыреннымипальцами. – Прекратите! Я готова убить вас за те злодеяния, в которых вытолько что признались. Да как вы смеете говорить о Боге и о жизни, вы,сотворившая подобное с девочкой, которая выросла в этом ужасном доме ипревратилась в беспомощного инвалида! Боже праведный! И вы могли так поступитьс несчастным больным существом! Да поможет вам Господь! Нет! Да обрушит он навас свою кару!

Карлотта стояла потрясенная, с искаженным мучительной больюлицом. Но через несколько мгновений это выражение ушло – лицо сделалосьнепроницаемым, рот словно провалился, а круглые стекла очков, за которыми невидно было глаз, превратились в две матовые пуговицы.

Роуан со стоном вцепилась себе в волосы и крепко сомкнулагубы, изо всех сил стараясь замолчать, сдержать выплескивающуюся из нее ярость,избавиться от раздирающей боли внутри, которая заставила ее согнуться едва лине пополам.

– Будьте вы прокляты за свои деяния! –захлебываясь от гнева, выкрикнула она.

Карлотта нахмурилась и вдруг пошатнулась и выронила из рукпалку. Она попыталась ухватиться за что-нибудь, сделала всего один неуверенныйшаг вперед и, сумев-таки дотянуться до подлокотника кресла-качалки, медленноопустилась в него. Голова ее откинулась на спинку, рука соскользнула сподлокотника и бессильно повисла…

В тишине ночи слышны были лишь шорохи каких-то мелкихсуществ в траве, шелест листьев и отдаленный гул мчавшихся по автостраде машин.Где-то простучал колесами поезд, и его свисток показался Роуан похожим напрощальный всхлип…

Безвольно уронив руки, Роуан застыла на месте, тупонаблюдая, как за ржавой сеткой покачиваются на фоне неба ветви деревьев.Доносившееся из сада кваканье лягушек стихло. По пустой улице проехала мимоворот какая-то машина. Фары пронзили густую мокрую листву и на миг яркоосветили террасу.

Роуан видела, как лучи света скользнули по ее коже, потомвыхватили из тьмы валявшуюся на полу палку и ногу Карлотты в ботинке с высокойшнуровкой, неловко подогнутую, словно вывихнутую или сломанную в лодыжке.

«Интересно, заметил ли кто-нибудь в этот миг мертвуюженщину, сидящую в кресле, и высокую блондинку за его спинкой?» – отчего-топодумалось ей.

Роуан содрогнулась всем телом, потом наклонилась вперед,зажала в кулаке прядь волос и принялась дергать за нее изо всех сил, пока непочувствовала нестерпимую боль.

Ярость словно улетучилась, не оставив и следа, в душе небыло даже малейшего намека на прежний гнев – только горечь и боль. По-прежнемусжимая дрожащими пальцами прядь волос, Роуан стояла в темноте. Одна. Ей сталовдруг зябко, словно духота и тепло южной ночи уступили место ледяному холоду, поднявшемусяиз черной бездны и уничтожившему даже малейшие проблески надежды на радость исчастье в будущем. А вместе с надеждой исчез целый мир – со всей его историей,суетностью, пустыми спорами и тщеславными планами, со всеми пустыми мечтами ибессмысленными успехами.

Тыльной стороной ладони она медленно провела по губам, несводя взгляда с безвольно свесившейся старческой руки и стуча зубами отпронзительного холода, охватившего все ее тело с ног до головы и, казалось,проникшего в каждую его клеточку. Потом встала на колени, чуть приподняла рукуКарлотты и пощупала пульс, заранее зная, что его нет и быть не может. Осторожноположив руку на колени покойницы, она подняла глаза и только тут обратилавнимание на струйку крови, вытекавшую из уха и медленно сползавшую по шее забелый воротник блузки.