завладела всем пространством, скрыв от глаз даже дорогу, и Феликсу стало казаться, будто они идут по ночному, лишенному света небу. Был слышен лишь далекий стук копыт, ступающих по дереву и скрип кожаных сбруй. Свет от фонарей выхватывал только верхние части туловищ всадников, да головы лошадей, которым, как и людям, тоже было непривычно шагать в такой слепой темноте. Шли вроде бы как вниз, хотя точно сказать было нельзя. Спустя некоторое время к дрожащему оранжевому свечению ламп прибавился еще один, более холодный, но тем не менее яркий свет, напоминающий свет зимней луны. Он исходил от отрезанного пальца Короля-Чародея, который висел на шее у Эскера, и теперь плыл по воздуху, как в воде, указывая своим острым ногтем куда-то вперед. Феликсу уже нечему было удивляться, но он все равно не мог отвести взгляда от висящего в воздухе отрезанного пальца. Ему ничего не оставалось, как осенить себя знаком Розы, и уповать на то, что дорогу им сейчас указывают добрые силы.

По прошествии нескольких минут Феликс услышал позади себя хриплый голос Хольфа, который затянул очередную песню, и ее подхватили еще несколько наемников, разгоняя тем самым нависшее над всеми гробовое молчание. Феликсу даже показалось, что свет от ламп стал светить чуть ярче, и ехать стало не так тягостно. Но потом он заметил, что это не лампы издавали тот свет, и не дым Аньи, или какие-то другие, приготовленные наемниками источники света. Яркое, отдающее священной теплотой сияние исходило откуда-то спереди, и становилось все сильнее с каждым шагом. А вскоре маленький никс смог увидеть, что именно это было.

Феликс не мог точно сказать, находились ли они внутри дерева, или прошли его насквозь, так как вокруг них все еще царила непроглядная тьма, но теперь она немного отступила, открыв взору загадочные земли Забытого Королевства. Под ногами лошадей раскинулась поросшая травой земля, которую Феликс никак не мог назвать «обычной». Все, что росло на этой странной земле потеряло свой природный цвет, и теперь светилось драгоценным ярким светом, сравнимым с бликами солнечных лучей на гладкой поверхности летнего озера. Волшебным, сакральным свечением была наполнена вся земля и трава, росшая на ней, и уходившая глубоко в даль, туда, где царила плотная пелена бархатной тьмы. Казалось, что земля эта парит в пустоте, и ничего нельзя было разглядеть выше, чем в нескольких шагах от нее. Даже толстые стволы многовековых деревьев, которые то и дело выглядывали из пустоты, выхваченные светом ламп, были освещены лишь снизу, у самых корней, где росла золотоцветная трава, а кроны их так и оставались покрытые плотными тенями. А еще Феликс заметил, что когда лошади ступали по земле, и их копыта задевали росшую на ней растительность, то в воздух поднимались маленькие искорки, похожие на пыльцу, которые потом снова оседали на светящихся стеблях и травинках. Каирнал был окутан сонной красотой, такой, которая не была предназначена для того, чтобы ей любовались, а скорее, как отзвук чего-то потерянного, чего-то более грандиозного и величественного, словно мертвый король, укрытый златотканым саваном. В памяти Феликса тут же всплыли воспоминания о Белланиме, где в самых глубинных чертогах тюрьмы были похожие темные помещения, в которых алхимики складывали кости великих святых, и они издавали похожее потустороннее свечение, а все остальное было покрыто кладбищенским мраком.

Первое время они ехали молча, и даже веселые песни Хольфа ненадолго смолкли, уступив блаженному золотому сну, в которое было погружено Забытое Королевство. Феликс не знал сколько прошло времени, прежде чем кто-то осмелился вновь заговорить. Прав был Марбас — в этом месте даже время кануло в забвение, не желая заявлять о себе. Когда Феликс посмотрел на карманные часы, то увидел, что стрелки встали, и как бы он не пытался их завести, ничего не выходило. Голову маленького никса вскоре начали наполнять мысли, что он и сам может растаять, заснуть вечным сном в этом краю, и все о нем забудут, словно его и не было. Но когда за его спиной вновь начали вестись разговоры, сначала тихие, а потом все громче, вперемешку с рычащими песнями Хольфа, вновь затянувшего что-то из северного фольклора, Феликс понял, что ничего такого не случится, если только он не поддастся колыбельному веянию этих мест.

— Для чего твой дед спускался в эти земли? — спросил он у Эскера, который все еще выглядел для Феликса немного непривычно без своей железной маски.

— Для разведки, разумеется. — приглушенно ответил Эскер, немного повернув голову в сторону маленького никса. — Ну и чтобы отыскать какие-нибудь сокровища. Сюда уже давно никто не заходил, вот он и решил узнать, какие тайны тут спрятаны. В то время он был молодым искателем, и любил рисковать. Возможно, тот поход и изменил его мнение в противоположную сторону. — задумчиво произнес Эскер с ноткой грусти в голосе. — В тот раз он потерял троих человек, при этом он мне говорил, что сам не понял, как это случилось. Когда устроили привал они были, а когда стали собираться, то троих уже не досчитались. И никто из них так и не нашелся.

— А что насчет сокровищ? — как бы между прочим спросил Феликс, стараясь придать своему голосу беззаботный вид. — Нашел он, что искал?

— Да, привез с собой пару занятных вещиц. — протянул Эскер. — Видел у нас в штабе короны? Всех их привез Марбас. По его словам, тут они наткнулись на целую гору этих корон, прямо настоящий курган. Были еще мечи, и еще что-то. Мне сейчас трудно вспомнить, так как в то время мне лет пять было. Потом, когда подрос, я стал больше интересоваться этим местом, но информации было слишком мало, а из местных никто не хотел о нем говорить. Да и кто он нем может что-то знать? Я пытался собрать несколько экспедиций, но дед наотрез отказывался мне помогать, и отговаривал тех, кто вначале был на моей стороне. В итоге набиралось человек пять, а такой группой опасно было сюда идти. Ну а потом я и сам выбросил эту идею из головы.

— Как думаешь, слова Аньи, ну, про Обериля, действительно имеют в себе правду? — чуть понизив голос, спросил Феликс.

— Если вспомнить, что я до этого уже про него слышал, то очень даже похоже на правду. По крайней мере то, что эту дьявольскую вещь, — Эскер взглядом указал на парящий перед ним палец, — называют именем Короля-Чародея, я точно уверен. Да и имя королевы Ильфеймы я тоже слышал несколько раз. Про нее тут говорят более охотно, чем про Обериля. Она,