Расима голыми руками было бы чистым самоубийством. От безысходности, не желая принять своё поражение, визирь внутренних дел неохотно подвёл руку к сердцу, тяжело склонил голову и медленно опустился на правое колено.

— Да здравствует падишах, — с отчётливой злостью пробубнил он и остальные повторили за ним…

* * *

«Далёкие предки отвернулись от учений и порядков мастеров, но среди них были поэты и писатели, которые ностальгировали по временам Эпохи мастеров. То были золотые времена, говорили они в своих произведениях. Люди не были разделены и не знали нужд. В наши же времена всем нужны деньги. На базаре никто не продаст тебе и хлеба за спасибо. Эх… кто бы вернул те времена…»

Ардвисура

Весь Расулабад был потрясён, узнав, что Расим провозгласил себя падишахом, а за три дня эта новость облетела весь Зебистан. Расим сам велел отправить птиц, но запретил посылать их в Ахорун. Вместо этого он начал наговаривать на Бузурга ибн Махмуда и обвинять его. Мол, это он отравил Нодира семнадцать лет назад, и он же замешан в преждевременных смертях его сыновей. Под этим предлогом в первый день правления Расим хотел собрать визирей и военачальников, но ему сообщили, что визирь внутренних дел и главный придворный лекарь уехали в Шомабада, а без Орзу военачальники не придут на собрание. Эти двое удрали, как только Расим потушил пламя, объявшее балдахин Нодира, силой мысли и покинул покои бывшего падишаха.

Придворный слуга, доставивший ему эту весть, чуть ли не до дрожи боялся, что новый падишах обрушит на него свой пламенный гнев. Однако Расим бесстрастной ухмылкой махнул рукой и, низко поклонившись, Урун покинул тронный зал.

— «Военачальников соберёт для меня Латиф», — проговорил про себя Расим, меряя взглядом деревянный трон.

Годами на нём никто не сидел, и его обивка казалась просевшей. Сидеть на нём было неудобно. Расим постоянно ёрзал. Этот старый скрипучий трон казался тесноватым и не на нём хотел сидеть Расим.

В тот день никто из оставшихся визирей так и не явился в тронный зал. Расим, однако, не злился. Он пригласил Нура и Одила сесть за стол визирей и под его диктовку написать письма наибам. Он также пригласил глашатаев и велел им сообщить народу, что падишах готов принять людей в аудиенц-зале и выслушать всех просителей.

Два дня ждал Расим, по привычке сидя на краю возвышения, а не на желанном троне. Он велел отполировать трон-топчан, постелить на нём новый зелёный ковёр, зелёные курпачи и подушки. Он терпеливо ждал, наблюдая за исполнением его воли, но никто так и не явился на аудиенцию. Он понимал, что город в страхе. Конечно, люди узнали, что он колдун и пригрозил смертью тем, кто не подчинится ему.

— «Пусть боятся. Я делаю это ради них. Рано или поздно они придут ко мне».

На третий день своего правления Расим вернулся к себе домой. У ворот он попросил Ахдию позвать портного, который жил с ней по соседству. Медленно пройдясь от ворот до веранды, Расим оглядел передний участок своего двора. Цветов вдоль стен и на лужайке не осталось — их всех вырвали или сожгли из-за Чёрной напасти. Почву на их месте перекопали и выровняли. Благо, Чёрная напасть не коснулась деревьев айвы, однако их плоды были ещё меньше, чем в прошлом году. Задумавшись о том, чем бы удобрить айву, Расим сел на топчан в веранде и дожидался возвращения Ахдии с соседом…

Его домработница вернулась через полчаса и поднялась на веранду вместе с мужчиной на вид на несколько лет младше неё и в бежевой рубашке с белыми волнистыми узорами и светло-голубыми шароварами с белой тесьмой по бокам. Платок на его поясе тоже был белым с бежевыми узорами.

— Это Зодфар, господин, — представила Ахдия портного.

Длиннорукий мужчина был на две головы ниже Расима, однако перед новым падишахом склонился так, что показался согбенным стариком.

— Пусть солнце всегда сияет над вашей головой, светлейший падишах, — Зодфар прижал руку, а в его голосе звучала толика страха.

— Он снимет с вас мерки и сошьёт лучший наряд, — заверила Ахдия и направилась на кухню.

— Можете приступить, Зодфар, — Расим снял с себя халат и, поправив бледно-зелёную тунику с тёмно-зелёными геометрическими узорами, подошёл к портному. — Где Исмат? — спросил он у домработницы.

— Он ушёл после завтрака, но обещал вернуться к обеду, ответила Ахдия. — Где вы будете есть? — спросила Ахдия из кухни и, подойдя к двери, взглянула из-за неё на Расима.

— Я не голоден, — негромко ответил Расим, протянув руку в сторону, чтобы портной измерил его взмах.

— Я испекла вам пирог с яблоками из Ангурана и сварила рыбный суп, — Ахдия с улыбкой подошла к Расиму и мило посмотрела ему в глаза, чтобы убедить его поесть. — В последнее время Исмат приносит много рыбы и несёт всё вниз. Вы запасаетесь рыбой? — озадачилась она.

За все эти годы службы Ахдия ни разу не спускалась в темницу Расима, даже из любопытства, когда в доме никого не было. Её верность Расиму непоколебимы, что бы он там ни хранил. По сути, она до сих пор думает, что у него внизу склады.

— Не совсем, — повёл головой Расим. — Я поем пирог, а суп буду попозже, — обещал он и задумчиво посмотрел мимо портного, который, сняв мерки и записав их в своей тетради, с опущенной головой, не поворачиваясь спиной к падишаху, отошёл к крыльцу.

— Ты добился своей цели — стал падишахом, — Ахдия протянула и нежно положила руку на щеку Расима. — Но в твоих глазах я вижу неудовлетворённость. Чем ты расстроен?

Расим прильнул щекой к руке Ахдии и жалобно опустил на неё взгляд.

— У меня теперь вся власть в Зебистане, — негромко начал он. — Я объявил аудиенцию, чтобы принять народ и решить их проблемы… Никто не пришёл. Они боятся меня, — озадаченный взгляд Расима просил совета Ахдии.

— Люди узнали на что ты способен, — Ахдия опустила руку на плечо Расиму. — Пусть боятся, — поддержала она. — Ты делаешь всё ради нас. Народ знает о твоих благих деяниях, и скоро они полюбят тебя так же, как и я люблю тебя.

Расим улыбнулся и обнял Ахдию правой рукой.

— Твоя поддержка дорога мне. Спасибо.

Ахдия погладила Расима по спине и отшагнула.

— Я провожу Зодфара и накрою тебе на стол.

Ахдия склонила голову, прижав руку к сердцу, и подошла к портному. Вместе они вышли с веранды и направились к воротам.

— «Матушка!» — хотел позвать Расим, но память об отце не позволяла ему этого. Потому он окликнул домработницу