– И?..

– Судя по ним, я делаю вывод – над женщиной были произведены насильственные действия. Надеюсь, пояснения не требуются?

– Еще как требуются.

– Что ж… Раз вы такие непонятливые, я вам наглядно продемонстрирую… Смирнов, ложись!

– Куда? – опешил Леха.

– Туда. – Ротшильд указал на угловой диван.

Смирнов послушно проследовал к нему, лег на бок, подперев голову рукой.

– На спину! – скомандовал эксперт.

Леха сделал так, как велели. Ротшильд подошел, выставив вперед согнутую в локте левую руку, он склонился на опером. И сказал:

– Смирнов – спящая женщина. Я – убийца. Я подкрался незаметно. В правой руке у меня горсть таблеток. Левая свободна. Итак…

Ротшильд, растопырив пальцы, схватил Смирнова за шею. Локоть свой при этом ввинтил в его предплечье.

– Эй, поосторожнее! – завопил Леха. – Мне же больно!

– Секунду потерпи, – попросил его Митрофан. После чего обратился к Ротшильду: – Синяки на шее от пальцев, на предплечье от локтя, это понятно. Таблетки, как я понимаю, убийца затолкал жертве в рот, после чего… – он посмотрел в том направлении, где находилась покойница, и, увидев на прикроватной тумбочке практически пустую бутылку минеральной воды, закончил: – Влил туда же жидкость. Чтоб протолкнуть снотворное в пищевод.

– Совершенно верно. Только одна таблетка не прошла. Что, конечно, не помешало женщине умереть. В ее желудок, скорее всего, их и так попало огромное количество.

– Извините, что я прерываю… – прохрипел Леха. – Но я больше не могу терпеть… Вы сначала дайте мне «вольную», а потом вернетесь к разговору.

Ротшильд хмыкнул и разжал пальцы. Леха сполз с дивана на пол и принялся усиленно тереть шею, с укором поглядывая на эксперта.

– Если у меня останутся синяки, – проворчал он, – с моей Люськой объясняться придется тебе…

– При чем тут твоя Люська?

– Подумает ведь, что засосы… И не докажешь, что эти следы на моей шее оставили пальцы коллеги, а не губы прекрасной женщины…

– Да кому ты сдался, Смирнов? – фыркнул Ротшильд. – Придумал тоже – губы прекрасной женщины…

– Пусть не очень прекрасной, это все равно ничего не меняет. Люська мне и страшненькую не простит…

– Неужели жена тебя и вправду ревнует?

– Как тигрица!

– Людмила твоя – роскошная женщина! Восемьдесят пять килограммов сплошного очарования. Ты, Смирнов, по сравнению с ней – заморыш… – Ротшильд покачал головой. – Не понимаю…

Смирнов резво поднялся с пола, отряхнулся и самодовольно изрек:

– Народная мудрость гласит: «Маленькое дерево растет в сучок», так вот я то самое маленькое деревце… Намек ясен?

И, гордо выпятив подбородок, прошествовал к окну, возле которого стоял Митрофан.

– Леха, глянь, – обратился тот к подошедшему Смирнову. – Окно-то только кажется закрытым, а на самом деле… – Он повертел ручку-задвижку на фрамуге, и оказалось, что «язычок» из нее не выходит. – Надо отпечатки снять. Здесь и с той стороны…

– Да не будет никаких посторонних отпечатков, ты же знаешь! Убийца (добавлю, если таковой имеется) их не оставляет… Только карты разорванные!

– Кстати, что-то на сей раз мы ничего подобного не… – Митрофан резко замолчал и пристально посмотрел за окно. – В траве что-то белеет… Ну-ка, выйдем!

И он первым заспешил к двери. Смирнов бросился за ним.

Выйдя из бунгало, Митрофан сошел с крыльца и обогнул здание. Достигнув окна со сломанной щеколдой на фрамуге, он остановился возле него и осмотрелся.

– Где же она? – пробормотал он, продолжая озираться.

– Кто?

– Не кто, а что… Карта! Мне показалось, я видел ее… – Митрофан присел на корточки и стал раздвигать руками высокую траву. – Ага, нашел! – И он поднял с земли две половинки порванной карты.

– И кто у нас на сей раз? – полюбопытствовал Смирнов.

– Дама крестей.

– Дама, значит… Крестей… – Леха сунул руку в карман своих истертых до белизны джинсов и достал из него скомканный лист. – Славик мне распечатку сделал… Тут значения всех карт. – Леха развернул лист, разгладил и забегал по нему глазами. – И дама крестей – это… близкая знакомая, которой нужно остерегаться.

– Лех, мне кажется, мы все усложняем.

– Как так?

– Что, если дама крестей – это просто женщина, король пик – мужчина, а бубновый валет – юноша?

– А ведь и правда… – Смирнов задумчиво почесал конопатый нос. – Карты символизируют жертв. То, что они порваны, говорит об их смерти…

– И это, друг мой, очень нехороший знак, – подвел итог Митрофан.

– Да уж… Слишком смахивает на «фирменный знак» серийного убийцы. Помнишь, в прошлом году мы вели расследование по делу Савраскина? Всем своим жертвам он на щеке рисовал помадой крест. Как он выразился, когда его поймали, ставил клеймо…

– Не рассказывай, я помню. Савраскин никаким серийным убийцей не был! На деле он – обычный бандит. Убивал для того, чтобы грабить. А крест малевал, чтоб рисануться. Насмотрелся американских фильмов да наших документалок про известных маньяков и стал выкобениваться. Теперь у нас всякая тварь хочет славы. Чтоб про него в газетке написали и по телику показали… Тьфу! – Митрофан сплюнул сквозь зубы.

– Наш убийца точно не грабитель! Все ценности на месте.

– Тут я с тобой согласен – он не грабитель. Но и не маньяк, как мне кажется.

– Почему?

– Какие-то все убийства не эмоциональные. У меня даже сложилось впечатление, что они совершены профессиональным киллером.

– Ну, Митя, это ты загнул!

– Нет, Лех, правда… – Митрофан заглянул через открытое снимающим отпечатки опером окно в комнату и задумчиво посмотрел на Инессу. – Людей убирают. Бесстрастно, продуманно, чисто. Если б не мой отец и его показания, мы бы ведь не стали так глубоко копать. По Сидорову и Синицыну у нас точно не возникло бы вопросов. Самоубийство чистой воды! Да и Милова вполне могла отравиться снотворным. Если она не принимала его по жизни, это еще ничего не значит… Может, специально для того, чтобы умереть, приобрела?

– Может. Но ты мне скажи вот что: кому, к чертям, понадобилось убирать студента или поэтессу? Я понимаю – Сидорова! Его кто угодно мог заказать: хоть партнер, хоть супруга, хоть тот самый друг, который его подставил… От его смерти многим выгода! А от Петюниной гибели – абсолютно никому. Он жил за счет папочки…

– А если студента убили, чтобы отомстить его влиятельному отцу? – предположил Митрофан.

– Хм… – Смирнов погрузился в раздумья. – Я это не рассматривал… – По прошествии секунд тридцати он тряхнул белобрысой челкой и воскликнул: – А Милова? Что скажешь насчет нее? Одинокая женщина, не шибко обеспеченная, кому она-то понадобилась? Или считаешь, что ее коллеги-телевизионщики заказали? Чтоб освободить место ведущей для чьей-нибудь длинноногой любовницы?

– Это вряд ли. Проще было ее уволить. Да и сомневаюсь я, что длинноногую любовницу прельстит место ведущей «Книжного