– Ладно, я лучше пойду. Надо проследить за ней, преждечем она снова прыгнет в бассейн во всем наряде или ляжет на траву, пытаясьуловить запахи тех двух мертвых тел, – сказала Мэри-Джейн, поспешнопокидая комнату.

Мона вздохнула.

– Так что желает мать ребенка сказать его отцу? –спросил Майкл.

Мона надолго задумалась.

– Следить. Следить и ждать. – Она поглядела наРоуан. – Я понимаю теперь, почему ты тогда так поступила.

– В самом деле? – прошептала Роуан.

– Да, – ответила Мона, – да, японимаю. – Она медленно поднялась на ноги и, уже выходя из библиотеки,внезапно повернулась: – Я имела в виду… имела в виду, что нехорошо обижать ее.

– Мы знаем, – сказал Майкл. – И не забывай,она и мой ребенок тоже.

Мона взглянула на него, раздираемая противоречиями,беспомощная, словно в голове у нее роились тысячи вопросов и мыслей, которые ейхотелось спросить, высказать, объяснить. Но она только качнула головой и,повернувшись к ним спиной, спокойно пошла прочь. В последний момент Мона все жеоглянулась. Лицо ее выражало всю гамму обуревавших душу чувств. Маленькаядевочка с женским телом, скрытым под безвкусным, нелепо отделанным платьем. «Имой грех сотворил это, мой грех выпустил на волю это создание, так же как игрех самой Моны», – подумал Майкл.

– Я тоже чувствую этот запах, – сказала Мона, –живого самца. – Нельзя ли смыть его окончательно? Оттереть с мылом? Бытьможет, тогда она успокоится. Перестанет думать об этом, говорить об этом. Бытьможет, она наконец придет в себя? Ночью она может войти к вам в комнату исклониться над вами, чтобы лучше рассмотреть и что-то понять. Но она непричинит вам зла. Ведь некоторым образом она зависит от вас.

– Каким же? – спросил Майкл.

– Все очень просто. Если она не будет поступать так,как мы просим, вы никогда не расскажете ей об этом самце.

– Да, это позволит управлять ею, – сказала Роуан.

– Есть и другие способы. Ведь она так страдает.

– Ты утомилась, милая, – сказал Майкл, – тебенужно отдохнуть.

– Да, пожалуй, так мы и сделаем. Уснем в объятиях другдруга. Только потом, когда вы проснетесь и увидите ее, обнюхивающую вашуодежду, не пугайтесь. Это может выглядеть ужасно.

– Да, – сказала Роуан. – Мы будем вполнеготовы к этому.

– Но кто же он? – спросила Мона.

Роуан обернулась, словно желая убедиться, что расслышалавопрос правильно.

Долли-Джин, опустив голову, внезапно захрапела.

– Кто этот самец? – настаивала Мона.

Глаза ее вдруг полузакрылись от изнеможения, и в оставшихсящелочках мелькнул странный свет.

– Если я скажу тебе, – сказала Роуан, – тыдолжна будешь держать это в тайне от Морриган. Давай будем сильными в этомотношении. Доверься нам.

– Мама! – позвала Морриган.

Вальс начался. Струнный оркестр заиграл одну из техпрелестных, нежных мелодий Рихарда Штрауса, которые можно слушать бесконечно,всю жизнь. Майкл хотел посмотреть, как они танцуют, но время для этого былонеподходящим.

– Охране известно, что она не должна выходить издома? – спросил Майкл.

– На самом деле нет, мы не говорили им, – сказалаМона. – Знаете, было бы гораздо лучше, если бы вы приказали им уйти. Они…угнетают ее. Мне было бы гораздо легче справляться с ней, если бы их не было.Она не сбежит от своей матери.

– Хорошо, – кивнула Роуан, – мы их отпустим.Майкл был не столь уверен в целесообразности такого решения, но согласился:

– В этом мы… Ладно, пусть будет по-вашему.

Голос Морриган раздался снова. Музыка нарастала. Монамедленно повернулась и оставила их.

Поздней ночью он все еще слышал, как они смеялись. Частоиграла музыка. Или то был сон о башне Стюарта Гордона? Затем послышался стукклавиатуры компьютера, а потом опять смех и негромкий топот бегущих по лестниценог. И звуки голосов – молодых, высоких и очень приятных, распевающих все ту жепесню.

Зачем спать? Но вскоре он сдался, слишком утомленный,слишком нуждающийся в отдыхе, слишком соскучившийся по простым ситцевымпростыням и теплому телу Роуан, спавшей рядом с ним. «Молись, молись за нее.Молись за Мону. Молись за них…»

– Отец наш, сущий на Небесах! Да святится Имя Твое; даприидет Царствие Твое…

Он широко раскрыл глаза. «Да приидет Царствие Твое». Нет.Ощущение внезапного страдания было безбрежным, но вместе с тем каким-то смутнымОн слишком устал. «Да приидет Царствие Твое». Он не мог сейчас думать об этом.Он повернулся и спрятал голову в теплое пространство между нежной шеей и плечомРоуан.

– Люблю тебя, – прошептала она из глубины сна ипробормотала молитву, возможно более утешительную, чем его обращение к Богу.

Чистый, монотонно падающий снег, бесконечные деловыевстречи, телефонные разговоры, листы факсов, наполненные статистическимиданными, выводами, – вся эта кипучая деятельность, которую он сам себесотворил, погоня за золотом и мечтами.

В полдень Эш опустил голову на стол. Прошло целых пять днейпосле отъезда Майкла и Роуан, а они так и не позвонили ему и не прислали дажекороткого сообщения. Неужели его подарки каким-то образом огорчили их,недоуменно размышлял он. Или с его стороны это был неверный поступок? Или онирешили прекратить всякую связь с ним, так же как он сам пытался стереть изпамяти образы Тессы, головы Гордона на полу или Юрия, заикающегося и сжимающегоруки, пытался забыть холодные зимы в долине и ядовитые насмешки Эйкена Драмма?

Чего мы ищем? Что нам, собственно, нужно? Как мы можемузнать, что именно осчастливит нас? Ведь так просто: поднять телефонную трубку,позвать Роуан или Майкла, спросить, все ли у них в порядке, оправились ли онипосле путешествия.

А что, если их голоса прозвучат отрывисто, холодно иравнодушно, и он останется с телефонной трубкой в руке, а связь прекратится посленебрежно брошенных слов прощания? Нет, это было бы хуже, чем ничего.

Точнее, если уж быть до конца откровенным, это было бы нето, чего он хотел.