– О боже, ему дурно! – воскликнула Мэри-Джейн.

Роуан быстро приложила длинные влажные пальцы к его шее.

– Итак, я понимаю, что это страшный шок для васобоих, – заговорила высокая девушка. – Мама и Мэри-Джейн волновалисьвсе эти дни. А я сама чувствую облегчение, увидев вас наконец, и прошу васпринять решение, могу ли я, как говорится, остаться под этой крышей как вашребенок и ребенок Моны. Как вы могли заметить, она уже надела мне на шеюизумруд. Но я подчинюсь вашей воле.

Роуан, казалось, утратила дар речи. Как, впрочем, и Майкл.Это был голос Моны, отличавшийся от него лишь тем, что больше походил на голосвзрослой женщины и звучал немного слабее, словно она уже получила свою долюобид и неприятностей от мира.

Майкл во все глаза смотрел на стоявшую перед ним девушку – сводопадом ярко-рыжих локонов, с по-взрослому развитой грудью и длиннымиизящными ногами. Ее глаза пылали зеленым огнем.

– Папа, – прошептала она, падая на колени.Внезапно протянув к Майклу длинные руки, она пальцами сжала его лицо.

Майкл закрыл глаза.

– Роуан, – молила она, – пожалуйста, полюбитеменя. Тогда, быть может, и он полюбит.

Роуан плакала, обхватив пальцами его шею. Удары его сердцаотдавались в ушах, оно билось так, словно вырастало все больше и больше.

– Мое имя Морриган, – сказала девушка.

– Она моя, мое дитя, – повторила Мона. – Итвоя дочь, Майкл.

– И я думаю, пришло время позволить мнеговорить, – заявила Морриган. – Это снимет бремя решения с вас обоих.

– Дорогая, не спеши так. – Медленно моргаяглазами, Майкл пытался прояснить зрение.

Но что-то явно беспокоило эту длинную нимфу. Что-тозаставило ее убрать пальцы с его лица и затем их понюхать. Глаза ее сверкнулипри взгляде на Роуан, а потом – на него. Она поднялась с колен и бросилась кРоуан. Прежде чем та успела отшатнуться, Морриган понюхала ее щеки и затемотступила назад.

– Что означает этот запах? – спросила она. –Мне он знаком! Что это такое?

– Послушай меня… – Роуан наконец обрела дарречи. – Давай поговорим. Это ведь ты предложила. А теперь пойдем.

Она двинулась вперед, оставив Майкла в одиночестве умиратьот сердечного приступа, и обняла девушку за талию, а та смотрела на нее сверхувниз комично испуганными глазами.

– Вы полностью пропитаны этим запахом.

– Как ты думаешь, что это такое? – спросилаМона. – Что бы это могло быть?

– Самец, – прошептала девушка. – Они были сним, эти двое.

– Нет, он давно умер, – возразила Мона. – Тыподхватила его запах с половых досок, со стен.

– О нет, – все так же шепотом возразилаМорриган. – Это живой самец.

Неожиданно она схватила Роуан за плечи.

Мона и Мэри-Джейн поспешили на помощь и мягко отвели ееруки.

Майкл уже был на ногах. Боже, это создание уже сравнялось сним ростом. У девочки лицо Моны, но это не Мона, нет-нет, вовсе не Мона.

– Этот запах сводит меня с ума, – прошепталаона. – Вы держите все в тайне от меня? Почему?

– Дай им время все объяснить, – просилаМона. – Морриган, прекрати все это, послушай меня.

Она взяла руки девушки в свои и крепко их сжала. Мэри-Джейн,стоя на цыпочках, уговаривала Морриган по-своему:

– Теперь ты должна остыть, длинная жердина, и дать имвозможность выложить нам всю историю.

– Вы не понимаете, – сказала Морриган внезапнонизким голосом. Она взглянула на Майкла, затем на Роуан, и из огромных зеленыхглаз градом хлынули слезы. – Это самец, неужели вы не понимаете? Это самецдля меня! Мама, ты можешь уловить этот запах! Мама, скажи мне правду! –Она уже перешла на крик. – Мама, пожалуйста, я не могу больше выносить всеэто!

Звук ее рыданий походил на грохот камня, катящегося вниз полестнице. Лицо исказила мука, высокое угловатое тело пошатывалось и слегкасогнулось. Она безропотно позволила двум спутницам обнять себя и удержать отпадения.

– Давай заберем ее теперь, – сказала Мэри-Джейн.

– Только ничего не делайте с ней, вы должныпоклясться, – умоляла Мона. – Мы соберемся и все обсудим. И мы будем…

– Скажите мне, – прошептала потрясеннаядевушка. – Скажите мне, где он?

Роуан подтолкнула Майкла к лифту и потянула на себястаринную деревянную дверь.

– Входи.

Последнее, что он увидел, прислонившись спиной к заднейстенке кабины, были хорошенькие платьица трех женщин, помчавшихся вверх полестнице.

Он лежал на кровати.

– Не думай об этом теперь, не думай, – уговаривалаРоуан.

Мокрая тряпка – он чувствовал себя точно как мокрая тряпка.Ему это не нравилось.

– Я не собираюсь умирать, – тихо сказал он.

Но какие усилия потребовались, чтобы произнести эти слова!Было ли это снова поражение, было ли это ужасное поражение, и основынормального мира действительно рушились, а будущее представлялось в самыхмрачных тонах? Или это было что-то такое, что они могли объять и хранить,что-то такое, с чем можно было согласиться, не рискуя разрушить разум?

– Что мы должны делать? – прошептала она.

– Это ты спрашиваешь меня? Ты? Что нам делать?

Он повернулся на бок. Боль стала немного слабее. Он былмокрый от пота и презирал свою слабость, испытывая отвращение к самому себе и кисходящему от тела жуткому запаху. И где они – эти три красавицы?

– Я не знаю, что делать, – ответил он.

Роуан все еще сидела на краю кровати, ее плечи слегкасгорбились, волосы почти скрыли щеки, глаза смотрели куда-то вдаль.

– Может быть, он знает, что делать? – спросилМайкл.

Голова ее резко повернулась, словно кто-то дернул запружину.

– Он? Ты не можешь рассказать ему. Не посмеешьдопустить, чтобы он узнал об этом и… стал таким же сумасшедшим, как она. Тыхочешь, чтобы это произошло? Ты хочешь, чтобы он приехал? Никто и ничто несможет встать между ними.