Сколько он так бродил, перебирая в голове невеселые думы и пытаясь разыскать Алю, капитан сказать бы не смог. И когда по дворцу разнесся низкий троекратный гул, похожий одновременно на гудение штормового ветра в скалах и на трубный рокот исполинского рога, дорогу в главный пиршественный зал Садко тоже нашел не сразу. Хорошо, пособил проплывающий мимо юный слуга-морянин с пузатым кувшином в руках – мальчишка торопился туда же, то ли с поварни, то ли из винного погреба.

Много чудес видел капитан на своем веку, в землях родных и заморских, но, пройдя сквозь громадные двери, густо покрытые резьбой и украшенные перламутром, невольно замер в восхищении. Позабыл ошеломленный и зачарованный Садко на мгновение даже о том, что этот пир может стать в его жизни последним.

Зал был огромен. В высоченные полукруглые окна вставлены пластины перламутра, мягко искрящиеся нежно-розовым и зеленовато-синим блеском. Стены покрыты мозаичными узорами из жемчуга и разноцветных кусочков коралла, между окон – ниспадающие до пола струйчатыми складками занавеси из чего-то смахивающего на легкий серебристый шелк. А вот потолка у зала как будто и не было. Царскую пиршественную палату сверху накрывал громадный, невесомо прозрачный ребристый свод-купол, на него-то Садко с террасы и дивился, рассматривая дворец снаружи. Солнечный свет, льющийся сквозь толщу воды, дробился в хрустальных гранях на множество золотистых всполохов, рассеивался и не резал глаза. Только вот точно ли это хрусталь? Или купол-невидимка – волшебный, сотканный из тех же чар, что заменяют дворцу ограду? Скорее всё же второе… А еще кружились под сводом зала, пущего великолепия ради, бледные синевато-белые огни. Те самые, что порой плывут в тумане над гладью морской, заманивая мореходов на скалы и рифы.

Пол в зале был выложен из черепаховых панцирей, отшлифованных до зеркального сияния. В темной, с прозеленью «глубине» его плясали отражения волшебных огней и солнечных зайчиков. Вдоль стен в стеклянных – или тоже зачарованных? – колоннах, заполненных морской водой, колыхались резные ленты исполинских водорослей. Хризолитовые, красные, золотые, лазорево-синие, они словно танцевали с водяными струями; если слишком долго смотреть на них, покажется, будто не во дворце ты, а на невиданном корабле подводном плывешь вдоль водорослевого леса куда-то вдаль, все дальше и дальше…

Народу в пиршественном чертоге было уже полным-полно, однако Садко оказался не единственным опоздавшим. Задержавшихся гостей, толпившихся у четырех входов, провожали к их местам за длинными столами слуги. Новеградцу в провожатые достался большущий лилово-коричневый осьминог: смерил лупатыми глазами с козлиными зрачками, приглашающе махнул гибким щупальцем и повел за собой к одному из ближних столов.

Садко опустился с краю на коралловую, чуть шершавую скамью. Застеленная узорчатой скатертью столешница перед ним ломилась от яств. Рыба такая, сякая и этакая – на любой вкус, горы огненно-алых вареных лангустов и крабов, растопыривших клешни на громадных блюдах-раковинах, жареное черепашье мясо, густые похлебки из водорослей, исходящие паром в глубоких мисках… да всего не перечесть! Горячие кушанья, понятно, тоже не без помощи волшбы приготовлены: откуда под водой, на морском дне, огню взяться?

Подплывшая к Садко лазурноволосая служанка-моряница учтиво, но без улыбки поставила перед ним кубок с чем-то бирюзовым и искристым. Терпко-сладкая, покалывающая язык влага на вкус напоминала легкое ягодное вино, однако отхлебнул капитан из кубка с осторожностью. Кто знает, насколько коварна здешняя выпивка. Воспоминания о попойке в Ольше были еще слишком свежи, а голову следовало сохранить ясной.

Гостей с земли за трапезой сидело несколько десятков. И в богатых нарядах, и в одеждах попроще. Садко без особого труда угадывал, кто из них с какого корабля, ждущего сейчас наверху, в лагуне. Заметил он за столами двоих псоглавцев и еще каких-то сухопутных диволюдов, но в основном, само собой, собрались в зале морские жители. Моряне и ихтифаи с разным цветом кожи, человекоподобные создания с тюленьими головами, покрытые гладким черным, серым и пятнистым мехом, кто-то – в чешуе и с ластами, кто-то – с вытянутой башкой, смахивающей на кальмарью, и с восемью руками-щупальцами… Одних Садко раньше видал на картинках, о других знал по рассказам старых моряков, а о третьих и слыхом не слыхивал.

На небольшом круглом помосте в середине зала кружилась, покачиваясь, гибкая девица в прозрачных шелках. Сидевшие у помоста разряженные в пух и прах музыканты играли на причудливых инструментах, мерно позванивали колокольчики на запястьях и щиколотках танцовщицы, и плыла над пиршественными столами песня на языке незнакомом. То тягучая и медленная, как покидающая берег волна, то прерывистая и резкая, словно крики чаек на рассвете. От нее становилось тревожно и горько, точно забыл что-то важное, потерял то, что у сердца самого хранил, и никак не можешь ни найти, ни припомнить, что же это было.

Однако не гости-люди, не гости-диволюды и не танцовщица-индеянка занимали внимание новеградца. Он не отрывал взгляда от морских владык, восседающих рядом с помостом на золотых тронах. Когда еще доведется вот так поглядеть на собравшихся вместе за одним столом царей-государей подводных – тех, что властвуют над течениями и волнами, над штормами и штилями, над рыбками мелкими и тварями страшными?

Может статься, никогда. Если из нынешней переделки Садко выйдет живым, ему сказочно повезет.

Трон во главе стола занимал хозяин празднества – царь-южанин, повелитель морей, плещущихся у побережий султанатской державы. Смуглое, красивое и строгое лицо, широкие сросшиеся брови, окладистая черная борода, в гуще которой извиваются лазурными и малахитовыми прядями живые водоросли… Гордо посаженная голова плотно повязана полосатым сине-золотым платком, двумя вырезными концами спускающимся на плечи. Надо лбом укреплена золотая фигурка свернувшейся кольцами морской змеи, сжимающей в пасти огромный голубой алмаз. Статную, высокую и крепкую фигуру подводного владыки облекало длинное, в пол, складчатое одеяние, ослепительно белое, как коралловый песок. Наряд дополняло тяжелое широкое ожерелье из золота, малахита и лазурита, сияли алмазы и на оковке государева трезубца.

Имен морских царей Садко, разумеется, не знал, потому по привычке принялся раздавать собравшимся властителям прозвища. Южанина он, не задумываясь, нарёк Смугляком.

По правую руку от хозяина пира развалился на своем троне безбородый улыбчивый толстяк с округлым добродушным лицом. Буйная копна волнистых смоляных волос была собрана сзади в узел, голову покрывал пышный убор из желтых и алых птичьих перьев, перламутра и коралловых бусин. Всей одежды – юбка из золотистых и красных водорослей, на груди – ожерелье из раковин и акульих зубов. Видать, это океанский царь, властелин дальних островов, лежащих, как говорят, где-то за землями псоглавцев.