облечься не в Бернета или в Подолинского, а в Пушкина или в Гоголя, шум поднялся бы вовсе не такой. В будущем моем втором издании всех моих до 1873 года где бы то ни было напечатанных „Воспоминаний“ я, само собою разумеется, буду говорить о г-не Подолинском не иначе как с объяснением этого quiproquo, подавшего повод г-ну Подолинскому напомнить о себе, а мне в моих „Воспоминаниях“ прибавить преинтересную и смехотворную страницу» (Qui pro quo с А. И. Подолинским // Русский архив. 1872. Вып. 7/8. Стлб. 1604–1606. Подп.: Петербургский старожил).

Итак, вместо того чтобы признать некоторые фактические неточности деталей своего повествования, объясняемые, с одной стороны, давностью происшествий, а с другой – сознательной беллетризацией мемуарного материала как раз в тех частях, которые «разоблачались» в письме А. И. Подолинского, Бурнашев прибег к объяснениям, неприемлемым для его обвинителей и невыгодным для него самого. Смущенный резкостью наскока, он, видимо, настолько усомнился в своей памяти, что оставил без возражений даже явные ошибки и передержки своего оппонента. Отметим, например, что весь социально-бытовой профиль Подолинского, данный в воспоминаниях В. П. Бурнашева, гораздо ближе к истине, чем позднейшие автопризнания самого автора «Борского». Так, А. И. Подолинский, как свидетельствуют материалы его некролога, «происходил из уважаемого рода киевских служилых дворян», до 15-летнего возраста оставался с родными на Украине; в Петербурге пробыл лишь около 9 лет, после чего служил в Одессе, а с конца 50-х гг. поселился в «доставшемся ему от отца наследии – большом и благоустроенном имении Ярославка, Звенигородского уезда, Киевской губернии» (Киевский С. [Бердяев С. А. – А. Р.] Последний из Пушкинской плеяды // Русский вестник. 1886. № 1. С. 295–300). Думается, что данные эти ни в какой мере не противоречат справкам Бурнашева о Подолинском как о богатом украинском помещике, а то обстоятельство, что он назвал его полтавским, а не киевским уроженцем, гораздо менее существенно, чем неосновательные претензии автора «Борского» считать себя коренным петербуржцем. Возможно, что Бурнашев сознательно или бессознательно уклонился от истины, приурочив свои встречи с Подолинским к «литературным вечерам» у Хвостова и у Воейкова. Однако и престарелый поэт барски-пренебрежительной аттестацией Бурнашева как автора «хозяйственных заметок» и «промышленных реклам» в «Северной пчеле» 30-х гг. показал, что еще с той поры ему запомнилось имя будущего мемуариста, а видал ли он его на вечерах у Греча или там же по утрам, не так уже, на наш взгляд, существенно при экспертизе документов такого порядка, как литературно-бытовые воспоминания. (Примеч. Ю. Г. Оксмана.)

В очерке «Литературные вечера у Воейкова в 1829 году» Бурнашев писал, что познакомился с Подолинским на танцевальных вечерах М. А. Крыжановской.

433

Лавка И. В. Слёнина сначала находилась в доме В. В. Энгельгардта на Невском проспекте (ныне д. 30), а затем, с 1829 г., в доме Имзена (ныне д. 27) (см.: Зажурило В. К., Чарная М. Г. По пушкинским местам Ленинграда. Л., 1982. С. 134).

434

Пушкин в июле 1831 г. получил разрешение работать в государственных архивах и стал официальным историографом Петра I. Зимой он начал собирать материалы в архивах и знакомиться с печатными источниками. К написанию книги он приступил в конце 1834 г., но так ее и не завершил.

435

Речь идет, по-видимому, о четверостишии, ошибочно приписанном Пушкину:

На гр. Д. И. Хвостова

Сожаленье не поможет,

Все ж мне жаль, что граф Хвостов

Удержать в себе не может

Ни урины, ни стихов.

(Гаевский В. П. Пушкин в лицее и лицейские его стихотворения // Современник. 1863. Кн. 8. С. 359).

С. А. Соболевский в 1828–1833 гг. путешествовал по Европе и не мог ни рассказывать в Петербурге о том, что Пушкин начинает писать историю Петра I, ни сочинять вместе с Пушкиным эпиграммы.

436

Воейков не имел никакого отношения к Петербургской академии наук. Бурнашев имеет в виду Российскую академию, членом которой Воейков стал в 1819 г.

437

Воейков был награжден орденом Св. Владимира 3-й степени в 1822 г. (см. формулярный список Воейкова: ИРЛИ. Ф. 31. № 35. Л. 5–10). (Сообщено А. Ю. Балакиным.)

438

Брашно (устар.) – пища, угощение, яства.

439

С конца 1820-х гг. В. И. Панаев не писал идиллии.

440

Академия Российская была создана в 1783 г. и имела целью подготовку словаря русского языка, а также изучение русского языка и русской литературы. В 1841 г. была присоединена к Императорской Санкт-Петербургской академии наук в качестве ее Второго отделения.

441

Президентом Академии Российской был А. С. Шишков.

442

Говоря это, Воейков лгал, потому что Соколов на своем веку перевел несколько дельных книг с латинского языка и еще издал составленную им хрестоматию[1341], что все видно из его биографии в «Справочном словаре» Старчевского[1342].

443

Бурнашев ошибается, эта строфа появилась не ранее 1828 г., см.: Балакин А. Ю. Списки сатиры… С. 189, 190, 202. Здесь и далее (за исключением автохарактеристики из первой версии) Бурнашев цитирует последнюю редакцию «Дома сумасшедших» или по берлинскому изданию 1858 г. (Дом сумасшедших. Сатира Воейкова. Берлин, 1858), или по близкому к нему по тексту списку.

444

И. И. Мартынов писал об этом не в записках, а в письме к П. А. Словцову (см.: Колбасин Е. Литературные деятели прежнего времени. СПб., 1859. С. 107).

445

Воейков опубликовал ряд переводов фрагментов дидактической поэмы Вергилия «Георгики».

446

заговоре (фр.).

447

Чухонцами в императорской России назвали финнов и эстонцев. Воейков иронически называет Розена чухонским, поскольку он был уроженцем Эстляндской губернии. Французский полководец XV–XVI вв. Пьер Террайль де Баярд был прозван «рыцарем без страха и упрека», и его имя стало нарицательным.

448

старого изрыгателя скверных стихов (фр.).

449

Ах, какой противный! (фр.).

450

Нужно ковать железо, пока горячо. … Шарль, дорогой маленький кузен, миленький, пожалуйста, изложите все это в статье, но такой, которая заставит журналиста в парике умереть от