Лешка Бовкун и сказал, что встретил в толпе «восточников», что собралась возле «арбайтзамта», много знакомых, в том числе Василия от Кристоффера, Петра и Ивана-Малого из «Шалмана» и даже Ваню СМЫК. (Вот уж не думала – не гадала, что этот дешевый холуй тоже окажется в числе «лишних». Как же «хызяин» и «хызяйка» решились расстаться с ним?)

Да. Вот и осиротела наша «разношерстная», но, в общем-то, довольно дружная «семья». В эти вечерние часы в доме царят непривычное уныние, пустота. Очень жаль Василия. Он хороший человек, хотя иногда – особенно в вопросах быта – может быть по-бабски капризным и занудливым. Но наверное, это можно извинить – ведь и у каждого из нас есть какие-то недостатки и изъяны характера, – как говорится, все мы люди, все человеки. Главное же достоинство Василия – это смелость и принципиальность, умение постоять за себя. Он никогда не заискивает и не лебезит ни перед Шмидтом, ни перед кем бы то ни было. Правда, в последние месяцы его авторитет в моих глазах несколько пошатнулся (из-за его связи с Клавдией – ведь оба женатики!), но в то же время я благодарна ему за то, что он, по-взрослому умный и знающий, всегда относился ко мне «на равных», а в некоторых, правда, давних, щекотливых конфликтах с «домашними», – безоговорочно поддерживал меня.

Очень жаль, конечно, и Галю. И потому, что ее, слишком робкую и безответную, действительно могут «зовси замордовати», если она попадет в такое проклятое место, как Брондау или Петерсхоф. А также и потому, что Галя оказалась хорошей подругой. Я смело делилась с нею всеми своими переживаниями, так как убедилась, что она умеет хранить чужую тайну и, не в пример хотя бы Вере, никому не разболтает. И Галя тоже всегда была откровенна со мной. Не далее как вчера, когда мы вдвоем с ней дробили в душевом закутке турнепс для скота, она, засмущавшись, призналась мне, что ей очень нравится Сашко от Клодта. В прошлое воскресенье, рассказывала Галя, они встретились в «Шалмане», и Сашко тоже дал ей понять о своем интересе к ней. Он пошел ее провожать и по дороге попытался обнять ее. Но, по словам Гали, она «злякалась[89]и не далась ему». Наверняка сегодня Галя плакала еще и о своей едва начавшейся, но уже порушенной любви.

Но безусловно, больше, больше всех мне, да, пожалуй, и всем остальным, жаль дядю Сашу. Как его будет недоставать нам! Исчезнут теперь наши неторопливые воскресные вечерние беседы, когда он так интересно и занимательно мог вести рассказ на любые темы. И некому теперь будет так обстоятельно, как умел он один, ответить на те или иные каверзные вопросы, которые то и дело ставит перед нами нынешняя противоречивая, подневольная, протекающая на чужой стороне жизнь. Да, очень, очень жаль дядю Сашу. Куда-то теперь он попадет?

23 октября

Воскресенье

Снова промелькнул день «для себя», снова впереди шесть долгих-долгих дней «для господина». И так – без конца, без края. Мелькнет, как «луч света в темном царстве», жданное воскресенье, и опять гни спину на проклятой каторжной работе, тяни лямку до следующего выходного дня – жди, о чем-то мечтай, на что-то надейся. А настанет воскресное утро, и не заметишь, не увидишь, как его сменит вечер. И окажется, что и радости никакой не было, и мечты прошли стороной, и надежды не сбылись. («Луч света в темном царстве». Эх, разнузданная власть самодурки Кабанихи над бедной Катериной в сравнении с нашей-то рабской действительностью – это всего лишь невинная, безобидная сказочка.)

До обеда просидела дома, занималась обычной воскресной уборкой, скучала, зевала. Но потом пришли гости – Вера, а с нею (наконец-то!) и Женя, которую я уже давно ждала и которой была особенно рада.

Внешне Женя почти не изменилась. После лагеря (ей повезло – весь срок наказания она отбыла истопницей в санитарном бараке, иными словами – в лагерной бане), так вот, после отбытия наказания «арбайтзамт» направил ее на работу в большое поместье где-то в округе Данцига. Кроме нее, там трудятся еще 12 человек русских, а также поляки и пленные французы. Хозяйка поместья вдова погибшего в «Сталинградском котле» гитлеровского оберста[90] давно уже укатила «мыкать горе» на какой-то курорт, а всеми делами в поместье заправляет пожилой хромоногий немец – управляющий. Он обращается с Женей сурово, зовет ее не иначе как «флюхтлингин» – «беглая», разрешает отлучаться куда-либо со двора лишь раз в месяц.

Вчера Женя получила «аусвайс» для поездки в Мариенвердер к матери, на сырную фабрику. Там ей удалось поговорить с одной из немок, под началом которой работают тетя Даша и Мишка, и та, имея какие-то связи с «арбайтзамтом», обещала ей посодействовать в переводе из поместья сюда. Это было бы, конечно, большой удачей, считает Женя.

Я попросила Женю рассказать более подробно о прошлогоднем побеге. Оказывается, у них не все было гладко. Почти сразу, чуть ли не на второй день, начались разногласия и мелочные распри между Василием и Игорем, – видимо, никак не смогли поделить между собой лидерство. (А Василий-то об этом нам ни разу и не заикнулся). Дошло до того, что Игорь, Сашко, а с ними и Женя решили отделиться от Василия и Михаила и продолжать путь самостоятельно. Последний неприятный разговор произошел поздним вечером на привале, невдалеке от одинокого хутора, и тут как раз Женя заболела. Она и до этого уже в течение нескольких дней чувствовала себя плохо – болела голова, ломило все кости, а теперь свалилась окончательно. Утром выяснилось, что идти дальше Женя не может. У нее подскочила температура, а ноги распухли, покрылись красными, горячими, плотными на ощупь затвердениями. В то утро она полностью разочаровалась в Игоре – по ее словам, узнала, «кто есть кто». То, что ей довелось услышать, явилось сокрушительным открытием: ведь именно Игорь больше всех уговаривал ее решиться на побег, а Женя… Женя верила его словам, так как втайне симпатизировала ему.

…Она дрожала от озноба на разваленной копнушке сена под накиданным на нее ворохом одежды и не могла открыть глаз от сверлящей боли в висках. Ребят рядом не было, но они находились где-то вблизи, до Жени доносились их негромкие голоса. Сашко отправился в разведку к виднеющемуся за проселочной, раскисшей от затяжных дождей дорогой небольшому хутору в надежде лучше сориентироваться на местности, а если повезет, то и раздобыть хотя бы немного картошки и хлеба. Остальные поджидали его в редком