служанка совершила ужасный по своей дерзости поступок, за что отправлена ею в полицейский участок, и теперь понесет должное наказание, скорей всего будет упрятана в концлагерь. Что именно сотворила Люся, фрау Клееманн не сказала Гале – отговорилась, что не знает, и, конечно, Галя весь день накручивала в своем воображении разные ужасы.

Она смотрела на меня тревожно-просительно.

– Пожалуйста, пойдем вместе к вахману. Попросим хорошенько его, чтобы простил на этот раз Люську. Пусть он разрешит нам повидать ее. Он тебя все-таки знает, может, не откажет. Ведь ты уже не раз бывала в участке. Одна я боюсь…

Разнородные чувства, признаюсь, в том числе и противный, липкий страх, владели мною, когда мы торопливо шагали с Галей в участок. Захочет ли вахман слушать меня? Не посадит ли он тотчас и нас обеих в «холодную»? Ведь неизвестно, какую дерзость позволила себе Люська, какой, выражаясь словами Гали, «фортель» она еще выкинула?

Нам повезло – вахман оказался дома. Пожилая служанка-немка в старомодном чепце, в белом, опоясывающем тощий живот переднике, неприязненно оглядела нас, велев скинуть у порога туфли, провела обеих в уже знакомый мне кабинет. Вахман, видимо, отдыхал после обеда – физиономия его была заспанная, хмурая. На диване валялись скомканный клетчатый плед, смятые подушки. Усевшись в кресло и водрузив на нос очки, он вопросительно смотрел на нас.

– В чем дело?

Я начала сбивчиво объяснять ему: «Дело, видите ли, в том, что у вас в участке со вчерашнего дня сидит сестра вот этой девушки – Людмила Лебедь. Господин вахмайстер, вы, конечно же, знаете Галю, она работает в баре у господина Клееманна. Так вот, ее сестра – Людмила… Ее почему-то забрали к вам, в участок, хотя я… Мы с Галей просто уверены, что тут произошла какая-то нелепая ошибка. Люся не может совершить ничего плохого, она всегда очень выдержанная, исполнительная… Господин вахмайстер, мы ручаемся за нее. Поверьте, это – досадное недоразумение. Пожалуйста, простите Людмилу, если она даже что-то натворила по глупости, не наказывайте ее слишком строго… Разрешите нам повидаться с ней. Хотя бы на несколько минут».

Прикрыв широкой ладонью рот, вахман лениво зевнул.

– Я не могу разрешить вам свидания по той простой причине, что в участке сейчас никого нет.

Мы с Галей обменялись быстрыми, тревожными взглядам. Галя побледнела. Значит… Значит, мы опоздали – Люську уже отправили в концлагерь…

– Твою сестру, – вахман строго смотрел на Галю, – твою сестру два часа назад забрала обратно ее хозяйка. Вздорная девчонка должна быть благодарна фрау Бергманн, которая проявила истинное смирение, простив ослушницу… Ты говоришь, – вахман перевел суровый взгляд на меня, – ты говоришь, что готова поручиться за Людмилу, и не знаешь того, что она отплатила за оказанное ей добро и за хлеб-соль черной неблагодарностью. В лице фрау Бергманн она грубо оскорбила всю немецкую нацию, позволила даже себе некоторые угрозы в ее адрес… Это вряд ли можно было бы простить, если бы не чрезмерная доброта милейшей фрау Бергманн, – она буквально упросила меня не давать ход делу, а вернуть строптивую беглянку на прежнее место. Честно говоря, меня склонило на это лишь то, что вы обе, – вахман опять уставился на Галю, – что вы обе – дочери служителя украинского духовенства. Порядочность и смирение, покорность и послушание должны быть заложены в вас с рождения. Однако, к сожалению, в твоей сестре этого, увы, не наблюдается…

Мы слушали вахмана с недоверием, с изумлением. Он назвал Люську «строптивой беглянкой». Значит, она не только что-то натворила у своей хозяйки, но еще и сбежала. Во всяком случае – пыталась бежать… Интересно, далеко ли она сумела уйти, где они ее поймали?.. А хозяйка-то, эта слащавая, лицемерная фрау Бергманн, – что на нее-то вдруг нашло, что она решила взять Люсю обратно и даже уговаривала об этом вахмана? Надо немедленно, сейчас же повидать Люську, все разузнать…

По-видимому, эти мысли и намерения были написаны на наших лицах, потому что вахман вдруг сурово предупредил Галю:

– Сегодня не пытайся встретиться с сестрой. Я запрещаю и предупрежу об этом фрау Бергманн. Пусть она побудет в одиночестве и хорошенько прочувствует свое поведение. Можешь навестить ее в следующее воскресенье… Все. Я все сказал.

Поблагодарив вразнобой вахмана, мы направились к выходу. Он последовал за нами, на пороге прихожей остановил меня:

– Мне известно, что в вашем доме по-прежнему частые сборища «остарбайтеров» и поляков. Зачем они к вам приходят? Что им надо? Я уже предупреждал и еще раз предупреждаю, что у вас и, учти, лично у тебя могут возникнуть на этот счет большие неприятности.

– Господин вахмайстер. – От радости за Люську, а также оттого, что визит закончился благополучно и мы не посажены тоже в «холодную», я вся источала вежливость и любезность, вся олицетворяла собою искренность и правдивость. – Господин вахмайстер, к нам действительно приходят иногда по воскресеньям «остарбайтеры» от Бангера или от Клодта. Еще бывает русский эмигрант – смотритель кладбища. Вы же их всех видели у нас. Уверяю вас, ничего запретного мы не говорим и не делаем – просто иногда играем в карты, вместе поем русские песни. Вот и все.

Ну, Эрна все же и гадина! Это, конечно, ее стараниями вахман информирован о том, что у нас происходит. Какое все же счастье, что она не понимает «руссише шпрахе», не может донести куда следует еще и о наших разговорах.

Домой идти не хотелось, и я зашла на часок к Гале. Она провела меня наверх, к себе, а сама спустилась в кухню, откуда принесла свой ужин – небольшой эмалированный чайник, тарелку с бутербродами. Под белой кружевной салфеткой лежали два кусочка хлеба с положенными на них тонюсенькими – на просвет – ломтиками холодного отварного мяса. В комнате было прохладно и сумеречно. Мы обе сидели на кровати, поджав под себя ноги и накинув на плечи одеяло, прихлебывали из чашек горячий морковный чай. Обстановка располагала к откровенности, и мы болтали – естественно, вспоминали еще совсем недавние дни.

Галя сказала доверительно и грустно: «Знаешь, чем дальше идет время, тем я почему-то все чаще думаю о том, что уже никогда, никогда не увижусь с Сережкой. Какая-то мрачная уверенность, что ли, появилась. И в самом деле: даже если они благополучно дошли, если он останется жив – кто и что я теперь для него? Ни жена, ни возлюбленная. Парни ведь не мы, девчонки, – они быстро забывают о своих увлечениях. Появится рядом какая-либо другая – и все, – Галя тяжко вздохнула, – и не вспомнит ни разу».