Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эх, союзники, союзнички! Как же они опять прошляпили и с этим Дуче, и с тем, что в Италии вновь ожил, поднимает змеиную голову фашизм!
В газете закончилось наконец печатание тороповского сериала о бедах коллективизации с мрачными предсказаниями гибельного конца российского крестьянства. Пересказывать гнусные измышления обо всем этом противно, и я не стану тратить на то бумагу.
Подошедший позднее Павел Аристархович рассказал, что в немецких газетах подробно описывается небывало дерзкая по своему замыслу операция похищения Дуче Муссолини и что, мол, надо отдать должное эсэсовцам, проявившим в столь опасном деле большую смелость и виртуозность. Следует полагать, добавил он, что теперь, когда на севере Италии вновь образовалась фашистская республика (Дуче дал ей новое название – «социальной») и начались массовые жестокие расправы с противниками старого режима, – что теперь правительство маршала Бадольо не сможет и дальше бездействовать и, вероятно, мы скоро услышим о предпринятых им ответных контрмерах. Дескать, оно вынуждено что-то предпринять.
Ну что же – поживем, увидим.
Я показала Павлу Аристарховичу пачку газет с тороповским сериалом: «Ну, разве можно так врать?! Прочтите, здесь же сплошные небылицы. Мы много говорили по поводу этих статей и пришли к одному выводу: сейчас, когда почти все мужчины на фронте, именно колхозы способны выдерживать столь огромное напряжение. Именно сплоченные коллективные хозяйства, а не отдельные, разрозненные единоличные дворы. Особенно если учесть, что половина земель была занята неприятелем».
Мельком взглянув на газеты, Павел Аристархович небрежным жестом отстранил их рукой: «Я просматривал сии опусы. Весьма вероятно, что при описании советского крестьянского быта краски сильно сгущены. Но автор, несомненно, прав в одном: коллективизация в том виде, как она проводилась, нанесла сельскому хозяйству нашей страны, – (он так и сказал – „нашей страны“), – огромный вред. Точнее – вред в перспективе. И вот почему. Начисто разорены самые крепкие российские подворья, а их создатели и владельцы либо сразу физически уничтожались, либо обрекались вместе с семьями на неизбежное постепенное вымирание. Таким образом, класс крестьянства оказался абсолютно лишен передового прогрессивного отряда сельских тружеников, а отданная в неумелые и подчас нерадивые руки земля с годами неуклонно начнет хиреть и дичать…»
Он коснулся рукой лежащих перед ним газет.
– Не могу знать, насколько известен простым советским людям трагизм после НЭПа, а в западной прессе в свое время публиковались данные о беспрецедентных результатах коллективизации в СССР. Лишь на Украине в 1929–30 годах подверглось репрессиям более одного миллиона крестьян, так называемых – кулаков, середняков, подкулачников. Еще столько же арестовано специалистов сельского хозяйства – ветеринаров, агротехников и кооператоров, к которым был применен привычный ярлык «вредителей». В итоге осенью 1932 года на Украине и в Поволжье вспыхнул страшный голод и мор, по своим размерам равный национальным бедствиям. Голод унес около семи миллионов жизней…
Павел Аристархович невесело усмехнулся:
– На ваших лицах я вижу обычное недоумение и недоверие. Сейчас вы наверняка думаете: старый, недобитый контрреволюционер и белогвардеец снова плетет ложь на советскую страну, пытается посеять смуту в наших душах… Так вот, смею вас заверить, я давно уже не белогвардеец, да, по сути дела, никогда и не был им. Как никогда не был контрреволюционером, противником советской власти. Наоборот, в свое время я искренне, от всего сердца приветствовал революцию. Но, как истинно русский человек, которому небезразлична судьба Отечества, я не могу не замечать и тех промахов и ошибок, на мой взгляд – злонамеренных промахов и ошибок, – что допускаются правительством Сталина и которые отнюдь не способствуют физическому и духовному укреплению государства. Ведь если бы не было диких репрессий 29–33 годов среди крестьянства, последующих бессмысленных расправ с народной интеллигенцией, потомственными военными кадрами, а в дальнейшем и с истинными большевиками-ленинцами – еще неизвестно, каким был бы ход нынешней войны, смог ли бы враг оказаться у стен Москвы и Ленинграда?! Лично я сомневаюсь даже в том, осмелился ли бы Гитлер вообще развязать войну.
Эва, куда этот «бывший» опять клонит! Не дает ему покоя то, что происходило в нашей стране! А мне, наоборот, подумалось сейчас вот что: если бы не было у нас той великой, очистительной классовой борьбы, в которой мы все были и участниками, и свидетелями – оставалась ли бы наша страна сегодня по-прежнему свободной и независимой? Избавившись ценой большой крови и страданий от собственных эксплуататоров, не оказалась ли бы она по милости предателей в более тяжкой кабале – под гнетом иностранных капиталистов?
Конечно, никто из нас не думал, не гадал, что фашистам удастся проникнуть в Россию столь глубоко, но ведь были, наверное, на это свои причины. Возможно, первоначальные наши неудачи как раз и являются следствием вредительской деятельности тайных наших врагов. Зато теперь-то все встало на свои места – паршивых оккупантов гонят, гонят с русской земли! Весь народ поднялся на священную борьбу, а это значит, что он, народ, верит своему правительству. Можно обмануть сотню, пусть тысячу человек, но всю страну обмануть невозможно, или я не права?
Павел Аристархович ушел, а у меня, как всегда после подобных «разборок», еще долго ныло в левом боку и даже дрожали руки. Чтобы успокоиться, взяла своего Пушкина, и – о чудо! Книга раскрылась как раз на той странице, где оказались прямо-таки вещие слова. Будто сам великий Александр Сергеевич присутствовал при нашем разговоре и одобрил, благословил меня в моих суждениях.
…О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?..
Что возмутило вас?
…Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская Земля?
Конечно, эмигрантам, подобным Павлу Аристарховичу, – людям, покинувшим Россию в самое тяжкое для нее время, но при этом упорно мнящим себя «народными витиями», само их положение – неопределенное, часто зависимое и унизительное, – вынуждает хулить и чернить бывшую Родину. И еще обида – горькая, едкая обида изгоев. Но мне кажется, втайне они все, – ну, если не поголовно, то почти все (такие, как поганец Торопов, – исключение) – навечно связаны с бранимой ими Россией прочной, животворной артерией. Перережь, оборви случайно эту нить – и они тотчас не смогут ни дышать, ни жить. Ведь сказал же