— Бога ради, Везунчик, ты не обязан спрашивать у меня разрешения, чтобы куда-то пойти!

В раздевалке были с полдесятка незнакомцев. Томми отыскал сумки, быстро разделся и влез в костюм. Барт с любопытством поглядывал вокруг, буквально впитывая каждую мелочь. Томми догадался, что тот, как всякий хороший актер, ни за что не упустит возможность посмотреть на жизнь своего персонажа изнутри.

Томми больше не нервничал по поводу Барта. Тот хоть и вел себя вызывающе — что Томми с детства терпеть не мог — но только среди людей, которых знал и которым доверял. А с чужими он был так же обычен, как сам Томми. Помогая

Томми затягивать серебристый ремень на костюме, Ридер улыбнулся ему с намеком. А когда они выходили из шатра, шепотом сказал:

— Знаешь, Том, в моем бизнесе ты можешь быть мошенником, насильником, шантажистом и еще черт знает кем, но пока зрители считают тебя респектабельным гражданином, начальство тебя выгородит. Есть только две вещи, в которых нельзя сознаваться. Вторая — принадлежность к коммунистам.

В шатре уже установили зрительские трибуны, и между ними суетились телевизионщики с софитами. Томми присоединился к остальным, стоящим у подножия аппарата. Странно было носить серебряное и белое вместо привычного зелено-золотого облачения Сантелли. Стелла выглядела бледной, а Марио — напряженным, как натянутая тетива.

Джонни отходил поговорить с одним из операторов.

— Так, ребята, начинаем. Прямой эфир завтра, но сегодня они отснимут материал для вступительных титров. Сначала они хотят, чтобы мы вышли из форганга…

Томми по своему опыту работы в студии был хорошо знаком с бесконечными дублями, монтажом, пробными и страховочными съемками, но Стелла нервничала, Марио тоже волновался и суетился. К тому времени, как они, наконец, забрались на аппарат, Марио потел и щурился от света.

— Если я еще раз на такое соглашусь, — пробормотал он на лестнице, — пни меня посильнее, ладно, Том?

Прогонять программу, которую они так часто отрабатывали в зале, оказалось куда легче. Когда Марио и Стелла пролетели друг мимо друга, выполняя пассаж, с трибун, занятых кое-где незадействованными в съемках людьми, раздались аплодисменты.

«Они хорошо смотрятся вместе», — подумал Томми и ощутил короткую болезненную зависть. В старом трюке на двойной трапеции у него была та же совершенная синхронность с Марио. Как гимнаст я с ними и рядом не стою.

— Твоя очередь, — Стелла ткнула его в ребра, и он отбросил все личные тревоги, сосредоточившись только на перекладине под пальцами и ускоряющемся каче Джонни.

Он отпустил трапецию для двойного сальто вперед, не осознавая даже, что в воздухе изменил свой ритм, подлаживаясь под Джонни. Когда они раскачивались вместе, Томми хмурился, в голове промелькнуло: «Джонни не такой уж хороший ловитор. С лучшим Стелла смотрелась бы еще выигрышнее».

Потом Томми снова оказался в свободном полете, ощущая знакомую смесь страха и восторга. И когда он прыгнул на мостик, дыхание его сбивалось от выброса адреналина, и в теле нарастал жар. Дубли и дополнительные съемки для кадров в замедлении продлились дольше.

Они проработали до девяти вечера, а затем вчетвером отправились ужинать в местный стейк-хаус. Марио молчал, погруженный в уныние, часто обуревавшее его после выступлений, зато Джонни ликовал.

— Ридер обещал привести людей, связанных с фильмом про Парриша. Это большой шаг для всех нас. Если бы я мог дать им какие-то гарантии… — сказал он, поглядывая на Марио.

Томми заметил, как тот вздрогнул, и, когда они садились за стол, будто бы невзначай отвел Джонни в сторону.

— Слушай, Джон, мне надо кое-что тебе сказать.

— Что случилось? — потребовал Джонни.

— Да не ори ты, черт побери! Если будешь доставать Марио с тройным и накрутишь его перед завтрашним шоу, я лично тебя отколочу. Ты что, не видишь, что с ним делаешь?

— Но Томми, что нам еще остается? Мы оба прекрасно знаем, что если он снова не возьмется за тройное, то никогда не придет в норму. Поверь, я не хочу ему навредить. А ты так себя ведешь, будто я ему враг какой-то. Ты не единственный в мире, кому хочется увидеть его прежним!

— Возможно, я не так выразился… Может, ему на самом деле нужен кто-то, кто задавал бы ему жару, как Папаша. Но все, чего я прошу: отстань от него хотя бы на этот вечер.

— Ладно, пока отстану. Но я не собираюсь вечно ходить вокруг него на цыпочках.

И чем скорее ты это поймешь, тем лучше будет для нас всех. Ясно?

— Эй, мы ждем, — позвала Стелла.

Джонни вскинул брови.

— К чему такая спешка? Ты что, на поезд опаздываешь?

И сел рядом со Стеллой. Томми занял привычное место возле Марио, в кои-то веки благодаря семейные традиции, которые позволяли ему делать это без лишних объяснений.

Есть только две вещи, в которых нельзя сознаваться. Вторая — принадлежность к коммунистам. Что со мной происходит? Я веду себя так, словно хочу созвать полный зал и во всеуслышание объявить, что я гей!

— Томми, — нетерпеливо воскликнула Стелла, — официантка ждет твоего заказа. Ты заснул?

Томми встряхнулся, глянул в меню и заказал первое, на что упал взгляд.

Немного погодя Джонни сказал:

— Я знаю местечко неподалеку — там играют хороший джаз. Пойдем послушаем? В этом городе все равно больше нечем заняться.

Музыка действительно была хороша, и они задержались допоздна, так что назавтра проснулись только в районе полудня. Марио был в душе, когда зазвонил телефон.

— Номер мистера Гарднера?

— Кто его спрашивает? — осведомился Томми.

— Сьюзан Гарднер, — ответил хрипловатый женский голос. — Этот номер дала мне Клео Фортунати.

«О Боже, — подумал Томми. — Все, что я сейчас сделаю, будет неправильно. Если я ничего не сделаю — тоже».

— Его сейчас нет, Сью-Линн, — сказал он, используя старое имя. — Когда появится, попрошу его перезвонить.

— Как обычно, — в голосе зазвучала