других видимых изменений не было. Правда, вокруг глаз появились морщинки, которые Томми не помнил, но улыбалась Клео все так же безоблачно. Она крепко стиснула в объятиях Марио, дружески обняла Томми. Стелла, когда их представили друг другу, застеснялась и будто язык проглотила.

— Я видела вас по телевизору, — сказала Клео с быстрой ослепительной улыбкой.

— «Дни и ночи цирка?» Так я и думала. Ты немного напомнила мне Люсию.

— Фамильное сходство, — бодро сказал Джонни.

В кухне было тесновато, но никто не жаловался. Томми помнил, что для Марио и Джонни это семейное воссоединение. Глядя на поднос еды на маленьком столе, Марио пошутил:

— Да ты, видать, училась готовить все эти годы.

Клео рассмеялась.

— Старого пса новым трюкам не выучишь. Я заказала ужин в одном из этих заведений, где готовят жареных цыплят целыми ведрами.

— А на вкус почти как домашнее, — заметил Джонни, вонзая зубы в бисквит.

Клео захихикала, как девочка.

— Домашняя готовка навроде моей — вот почему мужчины бегут из дома, — сказала она. — Мэтт, ты будешь завтра делать тройное? Нет? Жаль. Саймон Барри хороший парень и неплохо летает, но до тебя все-таки не дотягивает. Люди привыкли молиться на любого, кто может сделать тройное, но теперь, когда его делает каждый хороший воздушник, они начинают понимать, что дело не в способности совершить третий оборот. Главное не то, что ты его делаешь, а как ты его делаешь.

Марио, которому явно стало неловко, покачал головой.

— После Лионеля осталось не так уж много ловиторов, которые смогли бы меня поймать.

Клео глянула на Джонни.

— Я думала, ты достаточно крупный.

— Я тоже, — сказал Джонни, — но Марио так не думает. О тройном болтают кучу чепухи. Как ты сказала, много кто делает его просто чтобы доказать, что они могут, и я хотел, чтобы Марио сделал его для шоу. Но он все еще зациклен на этом дурацком мнении, что ловитор для этого трюка должен быть каким-то суперменом. Разумеется, когда его только изобрели, оно было чем-то особенным.

Сколько Барни Парриш его тренировал? Четыре года? Пять? Теперь это занимает куда меньше времени. Трудности полета сильно преувеличивают, — добавил он, и Томми почувствовал в его словах вызов. — Черт побери, я могу подготовить человека к номеру за три месяца, если он делает то, что ему говорят.

— В детстве я три года училась играть на пианино, — без обиняков высказалась Клео, — и могла сыграть любой баптистский гимн. Но это не делает меня Владимиром Горовицем[6]. Есть трюки на трапеции, Джонни, а есть полет.

Она через стол протянула Марио свою маленькую, испещренную веснушками руку.

— Вот почему я надеялась снова увидеть его в твоем исполнении.

— На самом деле тройное не вписалось бы в шоу, — к всеобщему удивлению сказала Стелла. — Я знаю, что Джонни со мной не согласен, мы спорили по этому поводу. Но оно бы не подошло. Тройное… — она покусала губу, подыскивая слово, — все усложняет. Оно зрелищное. А это шоу, «Полеты во сне», должно выглядеть совершенно, но просто. Как во сне. Тройное нарушит течение программы, разобьет атмосферу. А нам надо… — она снова запнулась, — чтобы все было цельным. Без звездных выступлений. Только безукоризненная командная работа и скромность. Я не слишком хорошо объясняю…

«Напротив, — подумал Томми, — ты объяснила замечательно. Надеюсь, до Джонни дойдет».

Клео задумчиво кивнула.

— Я понимаю, о чем ты, — сказал она. — Вот почему я сама делала его только несколько раз, а на представлении вовсе один или два. Люди говорили, что я первая женщина, исполняющая тройное, но вряд ли обращали внимание, как я его делаю и насколько хорошо. Их заботило только, что я первая женщина, которая оказалась на это способна.

Взгляд Стеллы прояснился.

— О, вы понимаете! Я все никак не могла втолковать это Джонни! Потому я и не хочу его делать, миссис Фортунати!

Губы Марио растянулись в прежней дьявольской ухмылке.

— В колледже я читал кое-что очень совершенное и простое. Насчет того, что женщина, которая произносит речи, подобна медведю, который ходит на задних лапах. Ты не ждешь, что он будет делать это хорошо, потому что удивительно уже то, что он вообще это делает.

Джим Фортунати рассмеялся.

— Кто бы ни был тот умник, который это написал, он определенно ничего не знал о цирке. Здесь от медведя как раз ожидают, что он будет ходить на задних лапах!

Стелла их проигнорировала.

— Даже если бы я его сделала, всем было бы наплевать, как я его сделала и зачем. Я просто была бы единственной женщиной, которая его делает. Я знаю, что тебе нужна реклама, известность, шумиха, но… я так не хочу.

Джонни сделал угрюмое лицо.

— Мэтт на одной стороне, Стелла на другой, а я между ними. Неудивительно, что мне хочется разобраться с «Полетами во сне» и бросить цирк. На телевидении с ним толком ничего не сделаешь!

— Кстати, хотел с тобой поговорить, Джон, — сказал Фортунати. — Как насчет того, чтобы стать менеджером воздушного отделения шоу?

— У Старра? Боже, ты серьезно?

— Как никогда. На самом деле я хотел бы, чтобы это место получила Клео, но Старр встанет на дыбы, если я поставлю на эту должность женщину.

— Так нечестно, — сказала Стелла.

Фортунати пожал плечами.

— Я тоже так считаю, дорогая. Клео в этом деле разбирается лучше троих мужчин, вместе взятых. Она обучила каждую женщину-воздушника на стоянке за последние десять лет. Но обстоятельства, тем не менее, таковы. Так что, Джон?

Стелла вся светилась, но Джонни был мрачен.

— Даже не знаю, Джим. Звучит хорошо, но есть ли будущее у этой работы? Мне надо подумать.

— Давай я назначу тебе встречу с Рэнди Старром. Обговорите зарплату и все такое. С тобой шоу будет в хороших