– Мне не дается анатомия. – Шаллан покраснела. – Не могу ухватить пропорции. – Ей нужны были натурщики для работы над этим.

– У тебя получается лучше, чем когда-нибудь получалось у нашей матери, – возразил Балат, открывая следующую страницу, где сестра изобразила его самого на тренировочной арене с учителем фехтования. Он показал рисунок Викиму, который приподнял бровь.

Ее средний брат за последние четыре месяца выглядел все лучше и лучше. Сделался не таким тощим, окреп. И почти все время имел при себе математические задачи. Отец однажды выругал его за это неподобающее, женское занятие – но в кои-то веки отцовские ревнители позволили себе акт неповиновения и велели светлорду успокоиться, поскольку интерес Викима угоден Всемогущему. Они надеялись, что юноша пожелает вступить в их ряды.

– Я слышала, ты получил еще одно письмо от Эйлиты, – заметила Шаллан, пытаясь отвлечь Балата от альбома. Она не могла перестать краснеть из-за того, что брат листал страницы одну за другой. Эти рисунки никто не должен был видеть. Они совсем негодные.

– Ага! – Он широко улыбнулся.

– Попросишь Шаллан прочитать? – поинтересовался Виким, бросив мяч.

Балат кашлянул.

– Я попросил Мализу. Шаллан была занята.

– Ты смутился! – многозначительно заявил Виким. – Что там, в этих письмах?

– Вещи, о которых моей четырнадцатилетней сестре знать не полагается! – парировал Балат.

– Ого, так пикантно? – изумился Виким. – Я и не думал, что дочка Тавинара способна на что-то в этом духе. Выглядит такой благовоспитанной.

– Нет! – Балат зарделся пуще прежнего. – Вовсе они не пикантные; для намеков нет причин.

– Ты сам и намекаешь на свои причины…

– Виким! – перебила Шаллан.

Он перевел взгляд на Балата и лишь теперь заметил, что у того под ногами начали собираться спрены гнева.

– Балат, клянусь бурей! Ты становишься слишком раздражительным из-за этой девушки.

– Любовь всех нас делает глупцами, – бросила Шаллан, отвлекая обоих.

– Любовь? – переспросил Балат, бросив на нее сердитый взгляд. – Да ты едва вошла в тот возраст, когда следует застегивать рукав на защищенной руке. Что ты знаешь о любви?

Она покраснела:

– Я… ладно, забудь.

– О, ты только глянь, – проговорил Виким. – У нее что-то на уме. Шаллан, тебе придется сказать это прямо сейчас.

– Не стоит такое держать в себе, – согласился Балат.

– Министара утверждает, я слишком часто брякаю то, что приходит мне на ум. Это неподобающее женщине качество.

Виким рассмеялся:

– Женщинам, которых я знал, это ничуть не мешало.

– Да, Шаллан, – подхватил Балат, – если ты с нами не можешь поделиться своими мыслями, то с кем же еще?

– С деревьями, – ответила она, – камнями, кустами. С чем угодно, если от этого у меня не будет неприятностей с наставницами.

– Тогда по поводу Балата беспокоиться не стоит, – заметил Виким. – Он не может ничего умного ни сказать, ни повторить.

– Эй! – рассердился тот. К несчастью, брат был недалек от правды.

– Любовь, – начала Шаллан, отчасти лишь ради того, чтобы их отвлечь, – подобна куче чулльего навоза.

– Воняет? – уточнил Балат.

– Нет, просто от того и от другого не уберечься, как ни старайся.

– Глубокая мысль для той, кто распрощался с детством лишь пятнадцать месяцев назад, – произнес Виким с коротким смешком.

– Любовь подобна солнцу, – со вздохом сказал Балат.

– Ослепляет? – предположила Шаллан. – Она белая, теплая, мощная – но может и сжечь?

– Возможно, – согласился Балат, кивая.

– Любовь подобна гердазийскому лекарю, – выдал свою версию Виким, глядя на сестру.

– В каком смысле? – спросила Шаллан.

– Вот ты и объясни, – ответил Виким. – Мне интересно, что ты придумаешь.

– Хм… От обоих испытываешь неудобство? Нет. О-о! Есть лишь одна причина, чтобы с ними связаться, – удар по голове чем-то тяжелым!

– Ха! Любовь подобна испорченной пище.

– Нужна, чтобы не умереть, – тут же подхватила Шаллан, – но от нее еще и сильно тошнит.

– Отцовский храп.

Она содрогнулась.

– Пока не испытаешь это на себе, не поймешь, до чего он способен затмить все вокруг.

Виким тихонько рассмеялся. Вот буря, до чего же приятно видеть, как он смеется!

– Прекратите это, – велел Балат. – Говорить такие вещи неуважительно. Любовь… любовь подобна классической мелодии.

Девушка ухмыльнулась:

– Если закончить выступление слишком быстро, слушатели будут разочарованы?

– Шаллан! – воскликнул Балат.

А вот Виким катался по земле от смеха. Миг спустя Балат покачал головой и тоже рассмеялся. Шаллан, в свою очередь, покраснела. «Я что, в самом деле это озвучила?» Последняя фраза была и впрямь остроумной, куда лучше прочих. А еще она была неприличной.

От сказанного девушка ощутила смесь вины и возбуждения. Балат выглядел смущенным и покраснел из-за двусмысленности, призвав спренов стыда. Упрямый Балат. Он так хотел стать их лидером. Насколько было известно Шаллан, он отказался от привычки убивать кремлецов ради забавы. Любовь изменила его, сделала сильней.

Скрежет колес по камню возвестил о подъехавшей к дому карете. Никакого цокота копыт – у отца были лошади, но больше ими почти никто в округе не владел. Кареты тянули чуллы или паршуны.

Балат встал, чтобы поглядеть, кто приехал, и Сакиса последовала за ним, возбужденно трубя. Шаллан подобрала альбом. Отец недавно запретил ей рисовать обитавших в особняке слуг или темноглазых – он считал это неподобающим. Теперь ей стало трудно учиться рисовать людей.

– Шаллан?

Она вздрогнула, сообразив, что Виким не последовал за Балатом.

– Да?

– Я был не прав, – признался он, что-то протягивая ей. Небольшой кошель. – По поводу того, что ты делаешь. Я вижу твой замысел насквозь. И… и все равно он работает. Клянусь Преисподней, он работает. Спасибо тебе.

Она вознамерилась открыть кошель.

– Не надо, – остановил Виким.

– Что внутри?

– Черногибник. Растение – точнее, его листья. Если их съесть, тебя парализует. Дышать тоже перестанешь.

Встревоженная, она покрепче затянула завязки на кошеле. Она даже не хотела знать, как Виким смог найти такое смертельно опасное растение.

– Я носил эти листья с собой почти год, – негромко пояснил он. – Предположительно, чем дольше они хранятся, тем сильнее становится их действие. Мне кажется, больше я в них не нуждаюсь. Можешь сжечь – как хочешь. Я просто подумал, что должен отдать их тебе.