А как насчет поведения родителей? Многие из них все еще шлепают ребенка по ручке, если малыш тянется к запрещенному объекту, но во второй половине ХХ в. все прочие виды телесных наказаний переживают спад. В 1930-х американские родители лупили своих детей по три раза в месяц и чаще, что составляет как минимум 30 порок в год. К 1975 г. число порок снизилось до десяти, к 1985-му — почти до семи[1214]. В Европе дела обстоят еще лучше[1215]. В 1950-х 94 % шведов били своих детей, 33 % делали это каждый день; к 1995 г. их доля упала до 33 % и 4 % соответственно. К 1992 г. немецкие родители прошли огромный путь по сравнению со своими прапрадедушками, которые сажали их прадедушек на горячую плиту и привязывали к кровати. Но 81 % родителей все еще отвешивали детям пощечины, 41 % лупили их палкой и 31 % били детей до синяков и ссадин. К 2002 г. эти цифры упали до 14, 5 и 3 % соответственно.

Сохраняются различия и между странами. В Израиле, Венгрии, Нидерландах, Бельгии и Швеции только 5 % студентов колледжей вспоминают, что были биты, будучи подростками, а в Танзании и Южной Африке таких уже около четверти[1216]. В целом в богатых странах детей бьют меньше, за исключением развитых стран Азии — Тайваня, Сингапура и Гонконга. Этот контраст наблюдается и среди этнических групп в США, где афроамериканцы и азиаты бьют детей чаще, чем белые[1217]. Но уровень одобрения порок снизился во всех трех группах[1218].

В 1979 г. в Швеции запретили пороть детей[1219]. К Швеции вскоре присоединились другие скандинавские страны, за ними несколько стран Западной Европы. Организация Объединенных Наций и Евросоюз призвали все страны — члены ООН запретить физические наказания. В ряде государств были запущены кампании, привлекающие к проблеме внимание общественности, а в 24 странах телесные наказания детей сегодня караются законом.

Запрет порки — это потрясающий прогресс. На протяжении тысячелетий дети считались собственностью родителей, и то, как они с этой собственностью обращались, никого больше не касалось. Этот запрет лежит в русле других видов вмешательства государства в дела семьи — обязательного образования и вакцинации, изъятия детей из неблагополучных семей, принудительного лечения против воли религиозных родителей, запрета женского обрезания в мусульманских общинах европейских стран. Можно смотреть на такое вмешательство как на тоталитарное вмешательство государства в сферу личной жизни. Но, с другой стороны, это показатель исторического движения к признанию автономии личности. Дети тоже люди, у них, как и у взрослых, есть право на жизнь и здоровье (и на неприкосновенность гениталий), которое охраняется общественным договором, наделяющим государство властью. Тот факт, что родители заявляют, что дети — их собственность, не может обнулить это право.

Американцы в таких вопросах традиционно становятся на сторону семьи, а не государства, и ни один штат пока не запретил телесные наказания детей родителями. Но когда дело доходит до телесных наказаний детей правительством, а конкретно — работающими на него учителями, от этой формы насилия начинают отказываться. Даже в республиканских штатах, где три четверти населения одобряет порки в семье, только 30 % согласны на шлепки в школах, а в демократических штатах уровень одобрения ниже вполовину[1220]. Число американцев, одобряющих телесные наказания в школах, снижалось с 1950-х гг. (рис. 7–18). Со временем это отношение воплотилось в законы. Рис. 7–19 показывает, как уменьшалась доля американских штатов, где разрешены телесные наказания в школах.

В мире этот тренд выражен еще ярче: телесные наказания в школах сегодня считаются нарушением прав человека, как и другие формы незаконного насилия со стороны государства. Они осуждены Комитетом ООН по правам ребенка, Комитетом ООН по правам человека и Комитетом ООН против пыток и запрещены в 106 странах — более чем в половине государств мира[1221].

~

Да, большинство американцев до сих пор считают, что родители вправе наказывать детей физически, однако проводят все более четкую границу между мягким насилием, которое они считают воспитательным (шлепки и подзатыльники), и серьезным насилием, которое расценивается как жестокое обращение — удары, пинки, порки, избиения и запугивание (например, пугать ребенка ножом или пистолетом или угрожать сбросить с высоты). Исследуя домашнее насилие, Страус просил респондентов заполнить чек-лист, включающий в том числе и наказания, которые считаются жестокими. Он обнаружил, что между 1972 и 1992 гг. число матерей, которые признаются в таких наказаниях, снизилось почти в два раза — с 20 % до почти 10 %[1222].

Опрашивая тех, кто применяет насилие, а не тех, кто от него страдает, социологи сталкиваются с серьезной проблемой: для такого респондента дать положительный ответ — значит признаться в проступке. Возможно, в реальности родителей, избивающих своих детей, не стало меньше, просто они теперь реже сознаются. Когда-то мать, избившая ребенка до синяков, могла считать, что это вполне нормальное наказание, но начиная с 1980-х гг. лидеры общественного мнения, знаменитости и сценаристы телесериалов все активнее привлекали внимание к жестокому обращению с детьми, часто изображая распускающих руки родителей отвратительными чудовищами, а их выросших детей навечно травмированными. Как следствие, мать, в гневе избившая ребенка, теперь будет не так откровенна, отвечая на вопросы. За прошедшие годы насилие в отношении детей стало своего рода моральной стигмой. В 1976 г. на вопрос «Является ли жестокое обращение с детьми проблемой нашей страны?» ответ «Да» давали 10 % респондентов, а в 1985 и 1999 гг. — уже 90 %[1223]. Страус утверждал, что этот нисходящий тренд отражает как снижение терпимости к жестокому обращению, так и собственно снижение уровня насилия. Он добавляет, что, даже если большей частью спада мы обязаны снижению терпимости, нам все равно есть что праздновать. Снижение терпимости к насилию в отношении детей привело к появлению «горячих телефонных линий», найму дополнительных инспекторов по защите детей, расширению прав полиции, социальных работников, школьных консультантов и волонтеров, которые, заметив тревожные признаки, могут принять меры к наказанию жестоких родителей: направить их на консультации, а в крайнем случае — забрать детей из опасного дома.