Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что на неё повлияло?
Литературные предшественники «Факультета ненужных вещей» – великие романы Льва Толстого и Фёдора Достоевского: Домбровский напрямую ориентируется на них и в отношении исторического масштаба создаваемой картины, и в особенностях построения сюжета. Он создаёт своеобразную писательскую утопию, скрещивая полифоническую композицию романов Фёдора Достоевского и позицию авторского всеведения из романов Льва Толстого. По сути, он (как и Борис Пастернак, и Василий Гроссман) пытается создать на материале XX века Большой Русский Роман, который бы возрождал традиции критического реализма, не имея ничего общего с реализмом социалистическим. Кроме того, на «Факультет…» явно повлиял роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», черты которого заметны в прозе Домбровского: главным образом это евангельские параллели, мефистофелевская природа героев-антагонистов, не противоречащий реализму гротеск. Финальные же слова «Факультета…», в свою очередь, прямо отсылают к зачину другого булгаковского романа – «Белой гвардии» («Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй»).
В более широком смысле на роман повлияла и европейская историографическая традиция начиная с обсуждаемых в романе Светония и Тацита. Подобный временной разброс принципиален для Домбровского, который воспринимает события 1937 года в свете всей истории человечества.
Как она была опубликована?
В 1975 году, когда роман был окончен, о его публикации в Советском Союзе не могло быть и речи. Отрывки из романа читались во время вечеринок в доме Домбровского и его жены Клары Турумовой, текст распространялся среди близких друзей. Позднее Домбровский переправил роман на Запад, и в 1978 году он вышел в парижском издательстве YMCA-Press, специализировавшемся на издании эмигрантской литературы и текстов, которые невозможно было опубликовать в СССР (например, здесь впервые был полностью издан «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына). Ещё через год появился французский перевод романа.
Первая публикация романа на родине состоялась в 8, 9, 10 и 11 номерах журнала «Новый мир» за 1988 год, на волне возвращения запрещённых для советского читателя текстов. Годом позже роман был издан отдельной книгой и позднее неоднократно переиздавался: как отдельно (иногда – вместе с романом «Хранитель древностей»), так и в рамках шеститомного собрания сочинений Юрия Домбровского. Кроме того, в первое книжное издание романа (1989) были включены так называемые «Приложения к роману» – три небольших фрагмента, которые Домбровский по каким-то причинам не включил в итоговую версию «Факультета…»: «Из записок Зыбина», «Суд на Христом» и «Докладная записка». В более поздних изданиях они, как правило, вместе с романом не выпускались, считаясь отдельными произведениями.
Как её приняли?
Ещё до выхода «Факультета…» во Франции в «Вестнике Русского христианского движения» появился восхищённый отзыв дружившего с Домбровским писателя и диссидента Феликса Светова[1155] (который в дальнейшем написал ещё несколько статей о прозе Домбровского и о нём самом). После выхода романа в эмигрантских «Гранях» появляется обширная статья филолога Игнатия Шенфельда «Круги жизни и творчества Юрия Домбровского», где подробно рассказывается об авантюрной, но бесприютной жизни Домбровского в Москве и Алма-Ате, а также предпринимается краткий литературоведческий анализ, необходимый для первичного знакомства с творчеством Домбровского читателей-эмигрантов.
После публикации романа в Советском Союзе стали выходить статьи и эссе авторов, познакомившихся с Домбровским ещё в 1960–70-е годы. Так, например, Андрей Турков[1156] прослеживает становление героя Домбровского Зыбина, проходящего путь от дистанцированности от социальной действительности к открытому противостоянию следователям на допросах в НКВД. А в эссе Валентина Непомнящего[1157] «Homo liber», помимо точного описания поэтики романа («абсолютная прозаичность манеры, плотная приземлённость повествования, опора исключительно на здравый смысл, железная логичность ходов и мотивировок, полное отсутствие претензий на поэтичность…»), предложена и этико-религиозная его трактовка: по мнению Непомнящего, Домбровский в жизни и в романе был примером «твёрдого и полного правосознания», которое распространялось не только на гражданские отношения, но и на этические основания бытия, выражаемые в «таинственном чувстве, называемом человеческим достоинством».
Что было дальше?
Публикация «Факультета…» в Париже вызвала гнев КГБ – за Домбровским была установлена слежка, его телефон поставили на прослушку. Через какое-то время на Домбровского было совершено несколько нападений, последнее из которых закончилось трагически: после жестокого избиения в фойе Центрального дома литераторов он попал в больницу и через два месяца умер. Также существует версия, что причиной смерти Домбровского стал запущенный цирроз печени.
В постсоветский период произведения Домбровского продолжают переиздаваться: в частности, выходит шеститомное собрание сочинений. В 2010 году стараниями его вдовы Клары Турумовой-Домбровской и Дмитрия Быкова[1158] был издан роман в повестях «Рождение мыши», написанный в 1940–50-е годы и долгое время считавшийся утраченным. Прозу Домбровского в своих популярных статьях и лекциях активно пропагандирует тот же Дмитрий Быков**, а в образцовом учебнике по современной литературе Наума Лейдермана и Марка Липовецкого ему посвящена отдельная глава. Научные статьи о Домбровском выходят практически каждый год. Самая необычная из них – вышедшая в 2002-м статья Александра Формозова «Заметки археолога к романам Юрия Домбровского»: здесь произведения Домбровского рассматриваются в контексте археологии, этнографии и антропологии XX века. В 2010 году вышел документальный телефильм о жизни Юрия Домбровского и его жены Клары Турумовой «Роман с госужасом».
Что общего в жизни Юрия Домбровского и его героя, Георгия Зыбина?
Домбровский передал своему герою многие детали собственной биографии, но, как считал Игнатий Шенфельд, в «Факультете…» автобиографический материал разбавлен вымышленными деталями. Как и автор, в начале 1930-х годов Зыбин приезжает в Алма-Ату (сам Домбровский оказывается там по непонятным причинам: то ли сбежав от конфликтов в семье, то ли будучи в ссылке), работает преподавателем, затем переходит на работу в Центральный музей Казахстана, начинает публиковаться в местной периодике с рецензиями на художественные выставки и статьями о писателях и художниках. Однако затем судьбы автора и персонажа начинают расходиться: по сюжету Зыбина арестовывают и выпускают (случай уникальный!) в Алма-Ате в 1937 году, а сам Домбровский был арестован 26 августа 1939 года в Москве и отправлен по этапу в один из дальневосточных лагерей (позднее он утверждал, что встретил там Осипа Мандельштама, но это не может быть правдой: в то время великого поэта уже не было в живых). После освобождения в 1943 году Домбровский вновь оказывается в Алма-Ате, где через шесть лет его вновь арестовывают, а освободившись в 1955 году, возвращается уже в Москву – эти события находятся за пределами «Факультета…» и не отражаются в нём.
Участники научной экспедиции в пустыню Бетпак-Дала (Голодная степь) разбирают гербарий. Казахстан, 1936 год[1159]
Помимо биографических фактов, Домбровский «подарил» Зыбину некоторые свои личностные черты. По многочисленным воспоминаниям, Домбровский был жизнелюбивым человеком, и его витальность не смогли сломить даже долгие годы ссылок и лагерей; не повлияли они и на его смелость, стремление идти наперекор властям предержащим. Таков же и Зыбин: в сжимающемся кольце арестов он находит отдушину во встречах с друзьями, флирте с сотрудницами музея, выездах на пикники, а во время допросов не признаёт вину в краже золота и отказывается идти на сделку со следствием.
От отца-адвоката, которого Домбровский потерял в 14 лет, ему достался интерес к юриспруденции: Валентин Непомнящий отмечал, что Домбровский имел редкое по советским временам правосознание, которое фанатично отстаивал при каждом удобном случае (этому посвящён не только «Факультет…», но и одно из последних эссе Домбровского «Записки мелкого хулигана»). То же самое можно сказать и о Зыбине, чья стойкость в диалогах со следователями продиктована уверенностью в том, что правосудие должно