назвал представителей власти «жлобами»: «Я должен напечататься, чтобы люди могли придти к этим жлобам, ткнуть их носом в ‘Комсомольскую правду’ и сказать: “Вот! Его в ‘Комсомолке’ печатают! Вот так!”…»[1087] [1088].

И поскольку эти «жлобы порубили все дубы на гробы», в стране ничего не осталось. Как следствие — возникает мотив пустоты: «Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел» /5; 175/, «А мы живем в мертвящей пустоте» /5; 230/, «И долго руками одну пустоту / Парень хватал» /3; 152/, «Он пространство вытоптал слонами / И бросает в бреши двух коней» /3; 385/.

В «Лукоморье» данный мотив получает следующее развитие: «Распрекрасно жить в домах на куриных на ногах, / Но явился всем на страх вертопрах, / Добрый молодец он был — бабку-ведьму подпоил, / Ратный подвиг совершил — дом спалил!».

Во второй строке мы замечаем мотив новоявленности власти: «Но явился всем на страх вертопрах», — знакомый нам по песне «У нас вчера с позавчера…»: «Мы их не ждали, а они уже пришли»; наброску 1969 года: «Мои верные псы сторожат у ворот / От воров и нежданных гостей» («Не возьмут и невзгоды в крутой оборот…»); «Балладе о брошенном корабле»: «И гулякой шальным всё швыряют вверх дном / Эти ветры — незваные гости»; и черновикам «Побега на рывок»: «Слушай сказку, сынок, / Вместо всех новостей, / Про тревожный звонок, / Про нежданных гостей» /5; 504/.

В принципе, и «здоровенные жлобы», и «вертопрах» ничем не отличаются от «короля, что тыщу лет назад над нами правил» в «Королевском крохее» (1973): если «жлобы» и «вертопрах» срубили все дубы и спалили дом, то по приказу короля его подданные начали всё «крутить и крушить». Кроме того, вертопрах, который «явился всем на страх», послужит прообразом «проигравших сражения» полководцев, названных «легкомысленными гениями», которым «являться недосуг» («Оловянные солдатики», 1969). Причем «гениям» соответствует «божий дар», за который «кот ученый» получил гонорар, а сражениям — «ратный подвиг», совершенный вертопрахом877.

А использование дома в качестве олицетворения России очень характерно для поэзии Высоцкого: вспомним «Чужой дом» (1974) или «Песню о старом доме на Новом Арбате, который сломали» (1966): «Но наконец приказ о доме вышел, / И вот рабочий — тот, что дом ломал, — / Ударил с маху гирею по крыше, / А после клялся, будто бы услышал, / Как кто-то застонал. / Жалобно, жалобно, жалобно в доме…».

Здесь — «дом ломал», а в «Лукоморье» — «дом спалил» (да и сами обитатели этого дома будут вести себя точно так же: «Разоряли дом, дрались, вешались» /4; 228/, «Потом пошли плясать в избе, / Потом дралИсь не по злобе» /4; 84/).

Кроме того, ироническая характеристика вертопраха — «добрый молодец он был», имеющая в данном случае негативную коннотацию (в отличие от «доброго молодца Ивана» в «Сказке о несчастных лесных жителях», а также героев стихотворения «Как в старинной русской сказке — дай бог памяти!..» и «Разбойничьей»: «Как однажды поздно ночью добрый молодец, / Проводив красну девицу к мужу, / Загрустил, но вспомнил: завтра снова день, / Ну, а утром не бывает хуже», «Выпадали молодцу / Все шипы да тернии»), — практически один в один повторяет конструкцию, встречавшуюся в песне на стихи В. Дыховичного «Может, для веселья, для острастки…», которую исполнял Высоцкий на рубеже 60-х годов: «Добрый молодец заведовал Главбазой, / Очень добрый молодец он был...».

Тридцать три богатыря порешили, что зазря

Берегли они царя и моря:

Каждый взял себе надел, кур завел и в нем сидел,

Охраняя свой удел не у дел.

Ободрав зеленый дуб, дядька ихний сделал сруб,

С окружающими туп стал и груб.

И ругался день-деньской бывший дядька их морской,

Хоть имел участок свой под Москвой.

Очевидно, что тридцать три богатыря — это те же здоровенные жлобы, которые порубили все дубы на гробы. Можно предположить, что речь идет о большевиках и красном терроре. Соответственно, ихний дядька (то есть тот же вертопрах, который явился всем на страх), — это Ленин, который, как и его подчиненные — «здоровенные жлобы», — «ободрал зеленый дуб», то есть ограбил страну.

Через некоторое время дядька ихний появится в «Сказочной истории» (1973): «Ихний Дядька с Красной Пресни / Заорал: “Он пишет песни — / Пропустите дурака!”» (АР-14-152) (на наличие подтекста указывает и эпитет Красной.', кроме того, на улице Красная Пресня располагалась Краснопресненская пересыльная тюрьма), — и в песне «Не волнуйтесь!» (1969): «Кто-то вякнул в трамвае на Пресне: / “Нет его — умотал наконец! / Вот и пусть свои чуждые песни / Пишет там про Версальский дворец!”».

Как ни странно, но поведение «дядьки ихнего» в «Лукоморье»: «С окружающими туп стал и груб». - напоминает даже поведение Гитлера из «Странной сказки»: «Двух соседей зазря оскорблял. / Слал им каждую субботу / Оскорбительную ноту…», — что опять же говорит об идентичности всех тоталитарных режимов.

Если вернуться к «ихнему дядьке с Красной Пресни», упомянутому в «Сказочной истории», то следует заметить, что слово «ихний» также отсылает к «богатырям» (милиции): «И стоят в дверном приеме / На великом том приеме / На дежурстве и на стреме / Тридцать три богатыря». Кстати, и в «Лукоморье» они были «на дежурстве»: «Тридцать три богатыря порешили, что зазря <.. > Охраняя свой удел не у дел» (как начальник Березкин в песне «Все ушли на фронт» и холера в песне «Не покупают никакой еды…»: «А начальник не у дел» /1; 390/, «Она, мерзавка, будет не у дел, / Нам в руки лучше ей не попадаться!» /2; 544Г). А рукописный вариант «Лукоморья»: «Каждый делал что хотел, захватил себе надел, / Обзавелся и сидел не у дел» /2; 38/, -повторится в черновиках песни «Жил-был добрый дурачина-простофиля» (1968), где дается такое же описание представителя власти («ответственного мужчины»): «Стал наделы отбирать, крикнул рать» /2; 403/. Всё это вновь возвращает к деятельности большевиков: «29 мая 1918 г. было принято решение отобрать у крестьян занятые под озимые посевы участки, если их размер превышает десятину на душу. <…> Также изымались наделы у тех, кто служил на стороне противников большевиков»[1089].

Интересно еще, что один из вариантов реплики «ихнего дядьки с Красной Пресни»: «Это тот, который песни… / Пропустите — пусть идет!» (АР-14-152), — по сути повторяет слова Змея Горыныча из «Песни-сказки про нечисть» (1966): «Пусть нам лешие попляшут, попоют. / А не то я, матерь вашу, всех сгною!» (похожая ситуация возникнет в «Смотринах», где лирическому герою тоже