— Они умерли? ДЕТИ УМЕРЛИ? Ты это хотел мне сказать? Что ониумерли? Отвечай же, черт тебя побери!

— Они умерли, — сказал Ральф тихо. — Один из них прожилвсего двенадцать часов. Похоже, просто задохнулся. Другой пережил его на двадня. Ричардсон ничего не мог сделать. Женщина немного повредилась в уме. Всевремя бормочет о смерти, разрушении и о том, что больше не будет детей. Тебенадо позаботиться о том, чтобы Фрэн не оказалось рядом, когда они придут, Стью.Вот что я хотел тебе сообщить. И кроме того, ты должен сразу же ей всерассказать. Потому что если ты не сделаешь этого, это сделает кто-то другой.

Стью медленно выпустил из рук рубашку Ральфа.

— Этот Ричардсон спрашивал, сколько у нас тут беременныхженщин, и я сказал, что пока только одна, насколько нам известно. Он спросил,на котором она месяце, и я ответил, что на четвертом. Я был прав?

— Она уже на пятом. Но, Ральф, скажи, он уверен, что этидети умерли от супергриппа? Он уверен в этом?

— Нет, он не уверен, и об этом ты тоже должен сказатьФрэнни. Он сказал, что причины смерти могли оказаться самыми разными… пища,которую приходилось есть матери… что-то наследственное… респираторная инфекцияили, может быть, они просто были, понимаешь ли, дефективными. Он сказал, что,возможно, дело в резус-факторе, правда, я не знаю, что это такое.

— Мы с Гленом говорили об этом, — сказал Стью убитымголосом, — еще в тот день, когда мы впервые встретились. Это было четвертогоиюля. Кажется, это было так давно… но так или иначе, если эти детидействительно умерли от супергриппа, возможно, это означает, что лет черезсорок-пятьдесят мы оставим землю в наследство крысам, мухам и воробьям.

— Когда дети умерли, они были в сорока милях к западу отЧикаго, и Ричардсон убедил их вернуться, чтобы сделать вскрытие в больнице. Онсказал, что может точно выяснить, был ли это супергрипп. Он насмотрелся на негов конце июня. Как и все доктора.

— Да.

— Но утром детей уже не было. Женщина похоронила их и нехотела говорить где. Два дня они раскапывали землю вокруг лагеря, рассчитываяна то, что она не могла уйти слишком далеко от лагеря или закопать их оченьглубоко. Но они ничего не нашли, а она продолжала хранить молчание, сколько онией ни объясняли, как это важно. Бедная женщина совсем тронулась.

— Я могу ее понять, — сказал Стью, думая о том, как Фрэнхочется ребенка.

— Доктор сказал, что даже если это и был супергрипп, то,может быть, двое переживших эпидемию людей могут произвести на свет ребенка,обладающего иммунитетом, — сказал Ральф с надеждой.

— Шансы на то, что отец ребенка обладал иммунитетом,составляют один против миллиона, — сказал Стью. — Во всяком случае, его нетсреди нас.

— Извини, что мне пришлось рассказать тебе это, Стью. Но яподумал, что тебе лучше узнать об этом. Чтобы рассказать ей.

— Не представляю, как я сделаю это, — сказал Стью.

Но вернувшись домой, он обнаружил, что кто-то его опередил.

— Фрэнни?

Ответа не последовало. Ужин был на плите — подгорелый, — ноквартира была темной и тихой. Стью вошел в гостиную и огляделся.

— Крошка?

Он прошел в спальню, и она оказалась там. В полумраке оналежала на кровати и смотрела в потолок. Лицо ее распухло от слез.

— Привет, Стью, — сказала она тихо.

— Кто рассказал тебе? — спросил он раздраженно. — Кому такне терпелось поделиться приятными новостями? Кто бы это ни был, я вырву егочертов язык.

— Это Сью Стерн. Она узнала от Джека Джексона. У него естьрадиопередатчик, и он слышал, как Ральф разговаривал с этим доктором. Онаподумала, что лучше поскорее рассказать мне, пока это не сделал кто-нибудьдругой. Бедняжка Фрэнни. Обращайся бережно. Не открывай до Рождества. — Изгорла у нее вырвался сдавленный смешок. В этом звуке слышалась такая скорбь,что Стью чуть было сам не заплакал.

Он пересек комнату, лег рядом с ней на кровать и откинулволосы с ее лба.

— Радость моя, но ведь это пока еще не точно.

— Я знаю. И, может быть, даже если это супергрипп, у нас будутсвои дети. Но я хочу этого. Разве это так уж плохо?

— Нет, конечно, нет.

— Я лежала здесь и ждала, чтобы он задвигался или что-нибудьв этом роде. Я ведь ни разу не чувствовала, как он двигается, с той ночи, когдаЛарри приходил искать Гарольда. Помнишь?

— Да.

— Я почувствовала, как он зашевелился, но не стала тебябудить. Теперь я жалею об этом. — Она снова начала плакать, закрыв лицо руками.

Стью убрал руку, вытянулся рядом с ней и поцеловал ее. Онаисступленно обняла его, но потом тело ее обмякло.

— Теперь мне остается только ждать. И как же долго мнепридется ждать, чтобы проверить, умрет ли мой ребенок, не прожив и дня запределами моего тела.

— Ты будешь ждать не в одиночестве, — сказал он.

Она крепко обняла его, и долгое время они лежали бездвижения, прижавшись друг к другу.

Прошло минут пять с тех пор, как Надин Кросс вернулась вгостиную своего старого дома, чтобы собрать кое-какие вещи, и лишь тогда оназаметила его на стуле в углу. На нем были одни только трусы, большой палец егобыл засунут в рот, а его странные серо-зеленые китайские глаза пристальнонаблюдали за ней.

— Джо… то есть Лео… ну и напугал же ты меня, — сказала онаслабым голосом.

Джо ничего не ответил.

— Почему ты не с Ларри и не с мамой-Люси?

Нет ответа.

— Ты не можешь оставаться здесь, — сказала она, пытаясьвразумить его, но прежде чем она продолжила свою речь, она поймала себя намысли о том, как долго он уже здесь находится.

Это было утро двадцать четвертого. Последние две ночи онапровела у Гарольда. Неужели он сидел здесь с пальцем во рту уже двое суток?Мурашки пробежали у нее по спине, и с чувством, похожим на отчаянье, онапоняла, насколько же она изменилась. Когда-то она бесстрашно спала рядом с этиммаленьким дикарем, в те времена, когда он был вооружен и опасен. Теперь он былбезоружен, но она была охвачена ужасом. Она подумала, что (Джо? Лео?) полностьюизбавился от своего прежнего «я». Теперь оно вернулось.

— Ты не можешь оставаться здесь, — сказала она. — Я простопришла, чтобы забрать кое-какие вещи. Я выезжаю. Я переселяюсь к… одномумужчине.