– Три месяца назад.

– И должно быть, он сам снимал.

– Конечно. У него есть… было все необходимое. Автоматический спуск и штатив, или как он там называется.

– Зачем он делал это?

Она все еще была пунцовой и с испариной на лбу, но голос у нее стал тверже.

– Нам это казалось забавным.

– А почему он держал их в письменном столе? – Кольберг помолчал и добавил: – Дело в том, что у него в кабинете не было никаких личных вещей. Кроме этих фотографий.

Долгое молчание. Наконец она покачала головой и сказала:

– Этого я не знаю.

«Пора сменить тему», – подумал Кольберг и сказал:

– Так, значит, он всегда носил пистолет?

– Почти.

– Почему?

– Наверное, так было нужно. В последнее время. Он интересовался огнестрельным оружием.

Она задумалась. Потом быстро встала и вышла. В открытую дверь спальни он видел, как она подходит к кровати. У изголовья лежали две подушки. Оса засунула руку под одну из них и с колебанием сказала:

– У меня здесь есть такая игрушка… пистолет…

Полнота и флегматичный вид Кольберга уже неоднократно вводили многих в заблуждение. Он был отлично тренирован и обладал очень быстрой реакцией.

Оса Турелль еще стояла, склонившись над кроватью, когда Кольберг оказался рядом и вырвал оружие из ее руки.

– Это не просто пистолет, – сказал он. – Это американский револьвер. Кольт сорок пятого калибра с длинным стволом. У него абсурдное название «Peacemaker»[172]. К тому же он заряжен. И снят с предохранителя.

– Можно подумать, что я этого не знала, – пробормотала она.

Он выщелкал из барабана патроны.

– Кроме того, пули с насечкой. Это запрещено даже в Америке. Страшное огнестрельное ручное оружие. Из него можно убить слона. Если выстрелить в человека с расстояния в пять метров, пуля проделает дыру размером с тарелку и отбросит тело на десять метров. Откуда, черт возьми, он у тебя?

Она в замешательстве пожала плечами.

– Это пистолет Оке. Он всегда был у него.

– В постели?

Она покачала головой и тихо сказала:

– Нет, с чего ты взял. Это я… сейчас…

Кольберг убрал патроны в карман, направил ствол в пол и нажал на спусковой крючок. В комнате раздался сухой щелчок.

– И боек у него подпилен, – добавил он. – Для того, чтобы спуск был мягче и быстрее. Смертельно опасное оружие. Даже опаснее гранаты с выдернутой чекой. Достаточно было, чтобы ты перевернулась во сне… – Он замолчал.

– В последнее время я плохо сплю, – сказала она.

«Хм, – подумал Кольберг. – Наверное, Оке взял револьвер во время какой-то конфискации. Попросту стибрил».

Он подбросил большой револьвер в руке, потом перевел взгляд на девушку, худенькую, как подросток.

– Я понимаю его, – пробормотал Кольберг. – Если кому-то так нравится оружие… – Он повысил голос. – А мне оно не нравится! – воскликнул он. – Это отвратительная вещь, оружие вообще не должно существовать. То, что его производят, то, что каждый может держать его в шкафу, в ящике стола, носить с собой, – свидетельство прогнившей системы и безумия общества. Понимаешь? Какие-то акулы зарабатывают на том, что производят оружие, точно так же, как другие сколачивают состояние на наркотиках.

Оса смотрела на него с изменившимся выражением в глазах. Теперь в них появились чуткость и понимание.

– Садись, – сказал Кольберг. – Давай поговорим. Серьезно.

Оса Турелль промолчала, однако вернулась в гостиную и села.

Кольберг положил револьвер на полку в прихожей. Снял пиджак и галстук. Расстегнул воротник и подвернул рукава. Раскопал в горе посуды на кухне турку, вымыл ее и сварил кофе. Разлил его в две чашки и отнес в комнату. Выбросил из пепельницы окурки. Открыл окно. И только после всего этого сел.

– Итак, – сказал он. – Прежде всего мне хотелось бы знать, что ты имеешь в виду под словами «в последнее время». Когда ты сказала, что в последнее время он предпочитал ходить с оружием.

– Помолчи немного, – сказала Оса и через несколько секунд добавила: – Подожди.

Она подтянула колени к груди, обхватила ноги руками и замерла. Кольберг ждал. Ему пришлось ждать минут пятнадцать, и за все это время она ни разу не посмотрела на него. Наконец она подняла взгляд.

– Итак, я тебя слушаю. Как ты себя чувствуешь?

– Не лучше, но немножечко по-другому. Можешь спрашивать. Я отвечу на любые вопросы. Я только одно хочу знать.

– Что именно?

– Ты все мне сказал?

– Нет, – ответил Кольберг, – но сейчас я это сделаю. Я вообще пришел сюда потому, что не верю в официальную версию, будто бы Стенстрём случайно оказался одной из жертв убийцы-психопата. И независимо от твоих заверений, что он не изменял тебе, или как там это называется, и причин этой твоей уверенности, я не думаю, что он оказался в автобусе просто так, ради удовольствия.

– А ты как считаешь?

– Что ты с самого начала была права, говоря, что он работал. Что занимался служебным делом, но по каким-то причинам не говорил об этом ни тебе, ни нам. К примеру, он мог долгое время за кем-то следить, и этот человек в отчаянии убил его. Лично я, конечно, считаю эту версию малосостоятельной. – После короткой паузы Кольберг добавил: – Оке очень хорошо знал искусство слежки. Ему это нравилось.

– Я знаю, – сказала она.

– Следить можно двумя способами, – продолжал Кольберг. – Можно ходить за кем-нибудь так, чтобы это не было заметно, – если хочешь узнать о его намерениях. Либо делать это совершенно открыто, чтобы привести преследуемого в отчаяние, вывести его из себя и заставить выдать себя. Стенстрём владел обоими способами слежки лучше кого-либо из нас.

– А кроме тебя, кто-нибудь думает так же? – спросила Оса.

– Да. По крайней мере, Мартин Бек и Меландер. – Кольберг почесал затылок и добавил: – Но в моих рассуждениях много слабых мест. Не стоит больше на них останавливаться.

– Ну так что же ты хочешь знать?

– Я и сам толком не знаю. Нам нужно многое уточнить. Мы не все понимаем. Что ты, например, имела в виду, когда говорила, что в последнее время он предпочитал ходить с пистолетом; что, ему это нравилось? Когда это – в последнее время?

– Когда четыре года назад я познакомилась с Оке, он был мальчишкой, – спокойно сказала она.

– Что ты имеешь в виду?

– Он был робким и наивным. А три недели назад, когда его убили, он уже был взрослым. И этот рост произошел главным образом здесь, дома, а не на службе, у вас. Когда мы в первый раз оказались в постели, пистолет был последней вещью, которую он снял с себя.

Кольберг в недоумении приподнял брови.

– Потому что он