столкнулась с неукротимостью, люди гибли десятками, потом сотнями, но воины никак не заканчивались.

Мы терпим поражение, подумал он.

Одна, в полном исступлении, не обращая внимания на битву, Мария продолжала копать, пробираясь к тому месту, где в последний раз видела Моисея. Обрушившаяся стена образовала целую груду обломков. Марии пришлось переносить их на улицу, чтобы расчистить место для дальнейшего продвижения. Она сама не знала, как ей удалось поднять некоторые крупные камни, совершенно неподъемные для нее в обычной жизни. Сейчас ей нечем было их разломать, и она вытаскивала их целиком, падая, рыдая, ругаясь и молясь.

Был уже почти полдень, когда она впервые услышала его крик. Прошел еще час, прежде чем ей удалось добраться до бывшего нужника. Отодвинув последний крупный камень, она заглянула в маленькое отверстие.

Во время взрыва Моисей упал вместе с посыпавшимися осколками в выгребную яму. Это его и спасло. Теперь Мария легла на живот и вытащила его из ямы. Маленькое тело Моисея содрогалось от рыданий, он тут же вцепился в нее. Словно оцепенев, Мария сидела с ним на руинах, покачивая его на руках. Слезы Моисея смешивались с ее. Через некоторое время она аккуратно отодвинула мальчика от себя и осмотрела, не ранен ли он. Ничего серьезного, просто царапины и ссадины. Мария отнесла Моисея к глиняной бочке недалеко от площади и дала ему напиться. Он отчаянно ловил ртом воду, обливая подбородок и грудь. Мария попыталась отмыть мальчика, все время шепча ему утешительные слова. Он спросил о матери, и Мария не придумала ничего иного, как сказать, что его мама ушла. Зачесав ему волосы назад, Мария поцеловала Моисея в лоб, обливая его щеки слезами.

Издалека казалось, что весь мир кончается. Сам же Мустафа-паша находился в центре событий, снова вдыхая запах победы и триумфа. Он выкрикивал приказы и подбадривал солдат, которые продирались сквозь ряды защитников. Сенглеа был уже у него в руках. Из дыма и творящегося вокруг безумия появился гонец на коне.

– Господин! Наш главный лагерь в Марсе! Его атакуют многочисленные христиане! Должно быть, они получили подкрепление с Сицилии!

Мустафа увидел, как над их лагерем поднимается дым.

– Черт побери этот никчемный флот Пияле! Наверное, они прорвались через патрули. – Повернувшись к сигнальщику, Мустафа приказал: – Труби отступление!

– Господин? – Сигнальщик был явно в замешательстве. Он тоже уже успел почувствовать вкус победы.

– Немедленно! – рявкнул Мустафа. – Нас окружат сзади! Вся армия погибнет!

Над полем боя раздался пронзительный клич трубы, изумивший янычар, которые наконец прорвали защиту немалой ценой. Другие трубачи подхватили сигнал и несколько раз повторили его. Сомнений не осталось – это был приказ о всеобщем отступлении.

Рыцари и их солдаты не могли поверить своим глазам. Турецкие воины отступали, перелезая обратно через стены. Все турецкие подразделения бросились на холмы Коррадино, в сторону Марсы.

В Марсе дымились остатки палаток; ни одного человека не осталось в живых. Никаких сил поддержки христиан там не было. Всадники дона Мескиты из Мдины пронеслись по лагерю смертоносным ураганом. Лагерь в основном представлял собой госпиталь и, как рыцарь правильно догадался, практически не охранялся. Почти все были слишком больны или серьезно ранены, чтобы сражаться.

Среди них был и Шабух. Измученный жаром и дизентерией, он умер прямо на больничной койке, не в силах поднять оружие. Та же судьба постигла сотни других воинов. Все склады подожгли, животных искалечили или поубивали. Палатки были раскурочены и объяты пламенем. Не выжил никто. Но еще хуже для Мустафы было то, что ложная тревога стоила ему битвы. Оценив масштаб произошедшего, Мустафа поклялся оставить в живых лишь одного человека на Мальте – великого магистра Жана де ла Валетта. Его закуют в цепи и доставят в Стамбул, где суд над ним будет вершить сам султан.

На крепостных валах Биргу и Сенглеа люди обнимались и поздравляли друг друга. Разумеется, это было чудо, Божий приговор туркам. На улицах воцарилась необычная тишина. Стрелки не ожидали такого быстрого окончания битвы и не подготовили пушки к новой пальбе.

Мария несла Моисея по улицам Биргу, ища, где его теперь можно спрятать. Церковь Святой Агаты превратилась в руины. Колокольня, построенная ее отцом, рухнула прямо на улицу. Обержи использовались только для раненых солдат. Куда бы Мария ни посмотрела, ее взгляд ловил очередное знакомое здание, полностью или частично разрушенное. Она была слишком ошеломлена, чтобы плакать. В квартале вокруг церкви Святого Лаврентия сохранившихся домов оказалось намного больше. Мария стучалась в одну дверь за другой, но везде ее ждал отказ. Каждая комната, каждый уголок были уже переполнены.

Так она дошла до епископского дворца. Это было единственное место в городе, где, она точно знала, найдется безопасный уголок для мальчика. У ворот она попросила стражника приютить Моисея. Стражник посочувствовал им, но тоже отказал:

– Ничем не могу помочь. У нас на сто человек больше, чем мы можем приютить и накормить. К тому же он не маленький, может и на стенах помогать.

Мария чувствовала, как внутри закипает злость, она продолжала спорить, все больше распаляясь и повышая голос. Она кричала, что стены толстые, а дворец огромный. Неужели не поместится еще один человек. Мальчик может спать во внутреннем дворике, и, Господи, ему всего пять лет! Мария с трудом сдерживала слезы. Она не могла допустить, чтобы им отказали.

Стражник позвал ризничего, но тот был по уши загружен работой и не стал даже слушать.

– Пожалуйста, уходите отсюда, – попросил он.

– Не уйду!

Мария бросилась к воротам в тот миг, когда стражник уже начал их закрывать. Со двора незаметно для Марии подошел человек:

– Что такое, Жозеф?

– Очередные желающие сюда войти, дон Сальваго, – со вздохом ответил ризничий. – Но места у нас больше нет, увы.

В воротах показался Сальваго. Его сутана была серой от пыли, щека перепачкана кровью и песком. Теперь он стоял всего в двух футах от нее.

Совладав с собой, Мария поспешила объяснить:

– Это не для меня, только для Моисея.

Она вдруг отступила назад, словно в нерешительности. Еще крепче прижав к себе Моисея, Мария неуверенно смотрела на Сальваго. Конечно, она знала, что он тут, но сейчас, видя его вблизи, вдруг передумала:

– Не важно. Простите, что отвлекла вас. Я поищу где-нибудь в другом месте.

– Мария, подожди, – произнес Сальваго. – Конечно, мы найдем для него местечко.

– Но дон… – попытался было протестовать ризничий, но Сальваго махнул на него рукой.

– Для мальчонки это лучшее место, – сказал он Марии, видя ее мучения и сомнения.

Жуткие звуки войны, доносившиеся из города, быстро привели ее в чувство. Мария понимала, что он прав. Она крепко обняла Моисея.

– Иди с доном Сальваго, – прошептала она. – Там, внизу, ты будешь в безопасности. А я потом вернусь за тобой, обещаю.

Моисей грустно кивнул. Он привык безоговорочно слушаться старших, но когда Мария хотела передать его Сальваго, безудержно зарыдал, вцепившись своими маленькими ручками в ее джеркин, наотрез отказываясь разлучаться с ней. Мальчик был сильным, и Сальваго стоило усилий увести его. Это была душераздирающая борьба, Мария сама не могла сдержать слез.

Сальваго повернулся и исчез в закрытом внутреннем дворике, унося Моисея в подземную темницу, туда, где пули не могли его достать. Мария стояла и плакала. Ворота закрылись, и она в изнеможении опустилась на землю.

Некоторое время спустя она отправилась к городским стенам разыскивать Нико. Повсюду валялись мертвые рабы. Нико среди них не оказалось. Выжившие уже вернулись к работе. Они заделывали бреши в стене перед следующей атакой. Мария обратилась к охраннику у тюремных ворот. Он бросил на нее сердитый взгляд и ничего не ответил.

Она побрела по улице обратно. Некоторые городские кварталы почти не пострадали, другие же были разрушены до основания. Вместе с людьми среди развалин лежали мертвые животные. Только крысы выглядели совершенно невозмутимыми. Они сновали туда-сюда среди руин. То тут, то там полыхали костры, никто не думал их тушить. В одном месте уже нечему было гореть. Мария помогла какой-то