И тут кое-что произошло.

Он ответил – при помощи корабельной тяги. Короткими отрывистыми сигналами на аудиочастоте. Ирравель быстро расшифровала сообщение.

– Не понимаю, – говорил Маркарян, – почему ты так долго молчала. Я сразу ответил, а ты так долго игнорировала меня.

– Ты ответил только сейчас. Я бы узнала, случись это раньше.

– Уверена?

Что-то в его тоне убедило Ирравель: он не лжет. А значит, пытался обратиться к ней и раньше, но почему-то ее собственный корабль это от нее скрывал.

– Это Мирская, – решила Ирравель. – Наверное, она установила фильтры, блокирующие любые сообщения с твоего корабля.

– Мирская?

– Видимо, хотела оказать мне услугу, а может, выполняла приказ предыдущей меня. – Ирравель не стала вдаваться в подробности: Маркарян и так наверняка знал, что она умерла, а потом возродилась в виде клона. – Предыдущая я подверглась нейрообработке, из-за которой нельзя было не преследовать спящих. У этого клона ее нет, а значит, мои устремления нужно было подстегнуть.

– При помощи лжи?

– Мирской наверняка двигали дружеские чувства, – ответила Ирравель.

На мгновение она даже поверила в это, хотя ей было непонятно, почему дружеские чувства так походят на предательство.

Образ Маркаряна улыбнулся. Они сидели друг напротив друга за неимоверно длинным пиршественным столом, над которым в свете люстр мерцала проекция Галактики.

– Ну и? – спросил Маркарян, имея в виду расползающееся по галактической спирали зеленое пятно. – Что думаешь?

Ирравель уже давно не вела счет времени и расстоянию, но понимала, что прошло по крайней мере пятнадцать тысяч лет и столько же световых лет с тех пор, как они повернули от галактической плоскости. Где-то на подсознательном уровне она знала: хотя пятно и заглатывает солнца, пульсары ему не нужны, и по их размеренному мерцанию и медленному угасанию можно с жуткой точностью провести позиционные вычисления в пространстве и времени. Это знание Ирравель предпочла похоронить где-то под слоем сознательных мыслительных процессов – жонглеры образами с легкостью проделывали такой простейший трюк.

– Что думаю? Думаю, что меня это сильно пугает.

– Наши эмоциональные реакции различаются не так сильно, как я боялся.

У них не было нужды прибегать к языку. Корабли обменивались чистыми ментальными концептами – последовательными цепочками первичных ощущений, многие из которых способен был понять лишь разум, переделанный жонглерами. Ирравель было довольно и того, что они с Маркаряном могли, не дрогнув, смотреть друг другу в глаза.

Сначала уплывающая вниз Галактика застыла во времени: световые волны тщетно пытались настичь Ирравель и Маркаряна. Пятно словно замедлилось, потом замерло совсем. Но Маркарян повернул, направив корабль обратно к галактической плоскости. И Галактика ожила, задвигалась, торопясь наверстать те тридцать тысяч лет, которые прошли перед их возвращением. Пятно рванулось вперед. Один из завитков звездной спирали над пиршественным столом стремительно окрасился зеленым, словно на промокашку упала капля зеленых чернил. Край пятна был неровным, его окаймляло нечто вроде нежно-зеленой бахромы.

– Ты сделал какие-то выводы? – спросила Ирравель.

– Несколько. – Маркарян отпил из своей чаши. – Я изучил звездный свет тех солнц, которые уже поглотило пятно. Он не однородно зеленый, есть корреляция с углом вращения. Зеленое вещество, видимо, сконцентрировано рядом с эклиптикой, расширяется над и под ней, но не закрывает звезды целиком.

Ирравель вспомнила то, что показывал ей гнездостроитель.

– И что же это значит? – спросила она, испытывая Маркаряна.

– Мириады светопоглощающих тел на орбитах, напоминающих орбиты комет или астероидов. Думаю, саранча разрушила все планеты, чей размер не превышал размер юпитерианских, потом окутала осколки прозрачной мембраной, наполнила образовавшиеся пузыри воздухом, водой и растительностью, и получились устойчивые самообеспечивающиеся биосферы. Их запустили в свободный полет. Миллиарды крошечных миров вокруг каждой звезды. Скальных планет больше не существует.

Ирравель извлекла из глубин памяти старинное словосочетание:

– Дайсоновские сферы?

– Вернее сказать, дайсоновские облака.

– Думаешь, кто-нибудь выжил? Могут ли внутри этого пятна существовать люди? Ведь именно такова была первоначальная цель саранчи – создавать жилую среду.

– Возможно, – ответил Маркарян без уверенности, – кто-то из выживших и сумел пробраться внутрь ближайшего пузыря, когда его родной мир разбивали на куски…

– Но ты сомневаешься?

– Я уже давно слушаю, Ирравель, сканирую поглощенные области в поисках любого намека на технологическую культуру. Если выжившие и есть, они либо стараются не привлекать к себе внимания, либо не в состоянии воспроизвести радиосигнал даже случайно.

– Это я виновата, Маркарян.

– Да, – грустно ответил он. – Я не мог не прийти к такому же выводу.

– Я не хотела.

– Думаю, это и так понятно. Никто не смог бы предугадать последствия этого действия.

– А ты?

Он покачал головой:

– Вероятно, я бы сделал на твоем месте то же самое.

– Я сделала это из любви, Маркарян. Из любви к грузу.

– Знаю.

И она ему поверила.

– Что тогда случилось, Маркарян? Почему ты сдал коды, когда я не поддалась?

– Из-за того, Ирравель, что они сотворили с тобой.

И Маркарян рассказал. Как на допросе у Мирской ни он, ни Ирравель не выдали коды, и тогда пираты решили испробовать нечто новое.

– У них были прекрасные хирургические навыки. Подчиненные Семерки обменивались руками, ногами и другими частями тела как знаками отличия. Великолепно умели отсекать и соединять нервы. – Ирравель хотела перебить его, но Маркарян не дал: – Они отрезали твою голову, а потом такой вот, живой, на грани сознания, показали ее мне. Вот тогда я и выдал коды.

Ирравель долго молчала. А потом ей пришло в голову проверить свое старое тело, все еще лежавшее в криокапсуле, которую ей когда-то показывала Мирская. Ирравель велела нескольким корабельным детям приготовить труп к осмотру, а потом взглянула их глазами. Очень трудно было заметить, если точно не знать, куда смотреть, микроскопические следы на шее – там, где голову отсекли, а потом снова приладили на место. Но следы действительно были.

«Я это сделал, чтобы спасти твою шкуру», – сказал Маркарян тогда на ледяном панцире корабля Семерки.

– По всей видимости, ты не лжешь, – признала Ирравель, отпустив детей. – Твое предательство… – она запнулась, подыскивая слова, а Маркарян ждал, наблюдая за ней через стол, – иной природы, чем я полагала. Вероятно, так оно меньше похоже на преступление. Но это все равно предательство, Маркарян.