Orê Yeyê ô! О мать, спасибо тебе! – пели сопрано по-итальянски и на йоруба, языке богини рек и женственности Ошум. Когда-то в террейро его впервые услышал маленький Кехинде.

Четыре девичьих голоса, сохраняя дистанцию в полутон, накладывались один на другой. Затем разом вступили струнные. Скрипачом был наш Ангел, на альте играла худая, угловатая девочка с короткими волосами, они падали ей на лицо, но, наверное, она помнила ноты наизусть. За контрабасом был Петрика, король площадей. Когда вступили контральто «Orê Yeyê ô! О мать, спасибо тебе!», я увидела Рокко. Он заметил мой взгляд и качнул головой, что могло означать как «я нашел ее там», так и «ее там нет» или же «любой результат не имеет значения».

На низких тонах и неточно совпадая один с другим в ритме и интонации, мужские голоса гудели:

Omìro wanràn wanràn wanràn, – отвечали им сопрано три раза.

Ритм сменился, он был уже шесть восьмых с синкопическими акцентами и накладывался на четыре четверти ударных. Из середины этой множественной пульсации, похожей на магический племенной танец, выросло сопрано и заговорило соло пьяниссимо:

Нежно звенело сопрано, и в то же время женский хор, каждый голос в своем собственном времени, шептал гласные, а мужские голоса – согласные:

Диего указывал хору лишь когда вступать и заканчивать, но внутри голоса не начинали и не заканчивали все вместе. Это было похоже на неровно оторванную ткань. Мурашки шепчущих звуков со сложным, непредсказуемым ритмом.

На несколько секунд Диего остановил и музыкантов, и хор, а потом четыре женских голоса (два сопрано и два контральто) со сдвигами во времени и в регистре дочитали текст до конца. Он звучал, как будто рождался из сна:

Аплодисменты Рокко всех рассмешили, но ему не дали времени, потому что вступил Веселин с аккордеоном, началась интерлюдия, которую Диего назвал Дыханием Ошум. Сначала громко дышали только меха, а потом то медленно, с остановками, то стремительно вступила мелодия, а два мужских (тенор и бас) и два женских (сопрано и контральто) голоса заговорили вместе, но опять чуть в различном темпе:

Катюша и Джада переглядывались и вместе сделали мне большие глаза.

Все, даже Кармине, стояли не шелохнувшись.

Большой барабан тихо бил каждые пять секунд, гром сердца, подчеркивающий хаотический ритм голосов и аккордеона.

На этот гностический текст – Гром, совершенный ум Диего наткнулся случайно, но с такой точностью, что снова подумал о существовании некоего заданного рисунка с легким, как будто мелом проведенным контуром. Гром, совершенный ум, сочиненный около тысячи семисот лет назад, говорил только что голосом и словами Лавинии.

На последних словах – «и больше не умрут» без паузы вступила скрипка, а за ней – аккордеон. Он играл то же самое, но в обратном направлении, и Флорин вспомнил, как в детстве смотрел на двух змей, ползущих одновременно по спирали. Одна поднималась, другая спускалась.

Четыре женских голоса с четырех различных точек запели, сменяясь, строки первой строфы стихотворения безумного поэта. Началась третья часть.

Женский хор сопрано продолжал:

И так они перебивали друг друга и переговаривались, как сомнамбулы. Но вдруг музыка остановилась, голоса проснулись, и совершенно четко четыре женских и четыре мужских голоса произнесли:

Большой барабан три раза ударил фортиссимо.

Теперь можно было хлопать, Диего поклонился и смущенно сказал, что еще не конец, что-то важное должна сказать одна синьора, но сначала он просит внимания еще на пять минут, у его произведения есть четвертая часть, она не закончена, но он хотел бы, чтобы прозвучало хотя бы начало.