Ах поехал Ванька в Питер,

Я не буду его ждать!

Но он все прерывал на этой второй строчке и опять начиналкого-то бранить, затем опять вдруг затягивал ту же песню. Иван Федорович давноуже чувствовал страшную к нему ненависть, об нем еще совсем не думая, и вдругего осмыслил. Тотчас же ему неотразимо захотелось пришибить сверху кулакоммужичонку. Как раз в это мгновение они поверстались рядом, и мужичонко, сильнокачнувшись, вдруг ударился изо всей силы об Ивана. Тот бешено оттолкнул его.Мужичонко отлетел и шлепнулся, как колода, об мерзлую землю, болезненно простонавтолько один раз: о-о! и замолк. Иван шагнул к нему. Тот лежал навзничь, совсемнеподвижно, без чувств. «Замерзнет!» – подумал Иван и зашагал опять кСмердякову.

Еще в сенях Марья Кондратьевна, выбежавшая отворить сосвечкой в руках, зашептала ему, что Павел Федорович (то есть Смердяков) оченнобольны-с, не то что лежат-с, а почти как не в своем уме-с и даже чай велелиубрать, пить не захотели.

– Что ж он, буянит, что ли? – грубо спросил Иван Федорович.

– Какое, напротив, совсем тихие-с, только вы с ними не оченьдолго разговаривайте… – попросила Марья Кондратьевна.

Иван Федорович отворил дверь и шагнул в избу.

Натоплено было так же, как и в прежний раз, но в комнатезаметны были некоторые перемены: одна из боковых лавок была вынесена, и наместо ее явился большой старый кожаный диван под красное дерево. На нем былапостлана постель с довольно чистыми белыми подушками. На постели сиделСмердяков все в том же своем халате. Стол перенесен был пред диван, так что вкомнате стало очень тесно. На столе лежала какая-то толстая в желтой оберткекнига, но Смердяков не читал ее, он, кажется, сидел и ничего не делал. Длинным,молчаливым взглядом встретил он Ивана Федоровича и, по-видимому, нисколько неудивился его прибытию. Он очень изменился в лице, очень похудел и пожелтел.Глаза впали, нижние веки посинели.

– Да ты и впрямь болен? – остановился Иван Федорович. – Ятебя долго не задержу и пальто даже не сниму. Где у тебя сесть-то?

Он зашел с другого конца стола, придвинул к столу стул исел.

– Что смотришь и молчишь? Я с одним только вопросом, иклянусь, не уйду от тебя без ответа: была у тебя барыня, Катерина Ивановна?

Смердяков длинно помолчал, по-прежнему все тихо смотря наИвана, но вдруг махнул рукой и отвернул от него лицо.

– Чего ты? – воскликнул Иван.

– Ничего.

– Что ничего?

– Ну, была, ну и все вам равно. Отстаньте-с.

– Нет, не отстану! Говори, когда была?

– Да я и помнить об ней забыл, – презрительно усмехнулсяСмердяков и вдруг опять, оборотя лицо к Ивану, уставился на него с каким-тоисступленно-ненавистным взглядом, тем самым взглядом, каким глядел на него в тосвидание, месяц назад.

– Сами, кажись, больны, ишь осунулись, лица на вас нет, –проговорил он Ивану.

– Оставь мое здоровье, говори, об чем спрашивают.

– А чего у вас глаза пожелтели, совсем белки желтые.Мучаетесь, что ли, очень?

Он презрительно усмехнулся и вдруг совсем уж рассмеялся.

– Слушай, я сказал, что не уйду от тебя без ответа! – встрашном раздражении крикнул Иван.

– Чего вы ко мне пристаете-с? Чего меня мучите? – состраданием проговорил Смердяков.

– Э, черт! Мне до тебя нет и дела. Ответь на вопрос, и ятотчас уйду.

– Нечего мне вам отвечать! – опять потупился Смердяков.

– Уверяю тебя, что я заставлю тебя отвечать!

– Чего вы все беспокоитесь? – вдруг уставился на негоСмердяков, но не то что с презрением, а почти с какою-то уже гадливостью, – эточто суд-то завтра начнется? Так ведь ничего вам не будет, уверьтесь же наконец!Ступайте домой, ложитесь спокойно спать, ничего не опасайтесь.

– Не понимаю я тебя… чего мне бояться завтра? – удивленновыговорил Иван, и вдруг в самом деле какой-то испуг холодом пахнул на его душу.Смердяков обмерил его глазами.

– Не по-ни-маете? – протянул он укоризненно. – Охота жеумному человеку этакую комедь из себя представлять!

Иван молча глядел на него. Один уж этот неожиданный тон,совсем какой-то небывало высокомерный, с которым этот бывший его лакейобращался теперь к нему, был необычен. Такого тона все-таки не было даже и впрошлый раз.

– Говорю вам, нечего вам бояться. Ничего на вас не покажу,нет улик. Ишь руки трясутся. С чего у вас пальцы-то ходят? Идите домой, не выубили.

Иван вздрогнул, ему вспомнился Алеша.

– Я знаю, что не я… – пролепетал было он.

– Зна-е-те? – опять подхватил Смердяков.

Иван вскочил и схватил его за плечо:

– Говори все, гадина! Говори все!

Смердяков нисколько не испугался. Он только с безумноюненавистью приковался к нему глазами.

– Ан вот вы-то и убили, коль так, – яростно прошептал онему.

Иван опустился на стул, как бы что рассудив. Он злобноусмехнулся.

– Это ты все про тогдашнее? Про то, что и в прошлый раз?

– Да и в прошлый раз стояли предо мной и все понимали,понимаете и теперь.

– Понимаю только, что ты сумасшедший.

– Не надоест же человеку! С глазу на глаз сидим, чего бы,кажется, друг-то друга морочить, комедь играть? Али все еще свалить на одногоменя хотите, мне же в глаза? Вы убили, вы главный убивец и есть, а я тольковашим приспешником был, слугой Личардой верным, и по слову вашему дело это исовершил.

– Совершил? Да разве ты убил? – похолодел Иван.

Что-то как бы сотряслось в его мозгу, и весь он задрожалмелкою холодною дрожью. Тут уж Смердяков сам удивленно посмотрел на него:вероятно, его, наконец, поразил своею искренностью испуг Ивана.

– Да неужто ж вы вправду ничего не знали? – пролепетал оннедоверчиво, криво усмехаясь ему в глаза.

Иван все глядел на него, у него как бы отнялся язык.

Ах поехал Ванька в Питер,

Я не буду его ждать, —

прозвенело вдруг в его голове.

– Знаешь что: я боюсь, что ты сон, что ты призрак предо мнойсидишь? – пролепетал он.

– Никакого тут призрака нет-с, кроме нас обоих-с, да ещенекоторого третьего. Без сумления, тут он теперь, третий этот, находится, междунами двумя.

– Кто он? Кто находится? Кто третий? – испуганно проговорилИван Федорович, озираясь кругом и поспешно ища глазами кого-то по всем углам.