Бывший раб частенько бесил Рэйта. Ему никогда не доводилось встречать такого болтуна, как Малькольм.

– Сменим тему.

– Я веду к тому, что Персефона для тебя – нечто вроде второго шанса. Вот почему ты зовешь ее с собой. Хочешь спасти. Тем более, что ты не смог уберечь мать и сестру.

– Теперь это без надобности.

– Говорю же, она вернется! – заверил Малькольм.

– Надеюсь, к тому моменту все закончится. Ты прекрасно знаешь, что гулы нас всех перебьют.

Малькольм долго молчал, затем перехватил копье и вздохнул.

– Они еще не напали.

– Нападут.

– Вожди послали гонцов. Помощь придет.

– Не успеет.

Малькольм стукнул по каменной дорожке копьем.

– Не будь таким оптимистом!

Рэйт посмотрел на него. Они обменялись улыбками.

– Вдруг с ней что-нибудь случится? – спросил Рэйт.

– Например, она попадет в окружение тысяч разъяренных воинов?

– Ну да, типа того.

– Где бы Персефона ни была, хуже, чем здесь, ей не будет.

Рэйт кивнул.

– Вот именно.

– И что – тебе от этого легче? Вовремя ты отправил ее подальше, теперь она пропустит все веселье, – с озорным видом заметил Малькольм.

– Вообще-то да.

– Ты знаешь, что мы будем делать теперь?

Рэйт кивнул.

– Будем ждать.

* * *

В темноте Гиффорд пробирался вдоль стены, ведя правой рукой по камням. Поразительно, как много камней набрали жители Тирре! И наверное, долго они их укладывали… Другую руку Гиффорд прижимал к груди, растопырив пальцы, будто собирался клясться; как ни странно, ребра болели меньше, если на них надавливать. Даже дышать было тяжело: с каждым вдохом он чувствовал острый укол, заставлявший делать еще один вдох и вызывавший новую вспышку боли.

– Куда собрался? – спросила Падера, возникшая из темноты словно призрак. Старая вдова вернулась в лагерь быстрее, чем Гиффорд ожидал. Гончар никогда не мог понять, почему Падера неизменно его опережала: то ли из-за своей энергичности, то ли из-за его скрюченной спины. – Небось больно дышать? Отлежался бы ты недельку.

– Я ищу свою подпофку, – сказал Гиффорд.

Падера выбрела на тропку, вившуюся вдоль стены. В последние недели она стала главной улицей для всего клана Рэн. Большая ее часть пролегала под шерстяным навесом, этот же участок находился между Восточными и Западными Хлябями – ничейная земля.

Древняя старуха несла на спине тюк шерсти. И она, и Гиффорд горбились – встреча двух уродливых троллей в темноте.

– Ты про костыль? Ищешь свою палку? Или того, кто ее сделал? Так ее тут нет.

– Что значит – нет?

– Уплыла за море в земли дхергов.

– Фоан нет? – Гиффорду пришлось переспросить, потому что старуха несла какую-то чушь. Видимо, она на пути к маразму, и это единственный забег, который он был не прочь ей проиграть. – Фоан уплыла?

Падера кивнула.

– Поэтому нечего тут мне отплясывать.

Отплясывать? Похоже, Падера уже достигла финиша.

– С чего ты взяла, что Фоан куда-то делась?

Падера прищурилась, давая понять, что ей не нравится, когда ее слова ставят под сомнение. С непревзойденными знаниями приходит и непревзойденный гнев, стоит в них усомниться.

– Персефона отправилась с тремя дхергами за оружием для своего народа, Мойя увязалась следом, чтобы ее защищать, и захватила с собой Роан, дабы та не влезла в какие-нибудь неприятности. И что будешь делать? Допрыгаешь до причала, пытаясь при этом не свалиться в обморок от боли, а потом прорвешься на дхергский корабль? Заставишь капитана переправить тебя в Кэрик, где выследишь ее по запаху? Конечно, тебя поведет любовь! Любовь направит твои скрюченные ножки в нужном направлении, и ты ее отыщешь. Разумеется, отыщешь, потому что так уж устроен мир, верно? Она будет сидеть в какой-нибудь яме со зверем, который изготовился ее сожрать. Ты забьешь тварь до смерти своим костылем – если я разыщу тебе твою палку, чего я делать не стану. И ты спасешь возлюбленную, возьмешь ее на руки и вернешься домой, идя по воде аки посуху.

Избиение фрэев прошло для Гиффорда куда менее болезненно, чем слова Падеры. Калека дрогнул, потом сделал глубокий вдох, позволяя боли пронзить его насквозь. В кои-то веки стало легче.

– За что ты меня ненавидишь? – спросил он. – Ты всегда мила со всеми, кфоме меня. Пфямо настоящая мамочка для каждого в клане. За что… – Голос дрогнул, Гиффорд перевел дыхание. – Почему ты ведешь себя со мной как злющая ведьма?

Старуха пристально посмотрела на калеку, причем двумя глазами. Должно быть, впервые. Она скомкала рот, будто мятый коврик, и нахмурилась так сильно, что у нее появились новые морщины.

– Ты ведь знаешь, как появился на свет?

Гиффорд кивнул.

– Мама погибла, дав мне жизнь.

– Именно. Ария была… – Падера пожевала губы и втянула воздух ртом. – Она была отважной. Всегда! Люди часто о ней говорят, но только я еще помню…

– Что?

Старуха пожевала нижнюю губу, начавшую дрожать.

– Она знала. – Падера попятилась и прислонилась плечом к каменной стене Далль-Тирре, чтобы облегчить вес тюка. Или же ей просто нужно было на что-то опереться – уж слишком тяжелы были ее слова. – Молодые матери часто хотят узнать у мистика, что за будущее ждет детей, которых они вынашивают. Большинство предсказаний Туры были самыми обычными: твоя дочь вырастет красавицей и удачно выйдет замуж, твой сын станет ловким охотником. Хотя некоторым выпадало нечто необычайное. Вот и твоей матери выпало такое. Тура сказала, что тебя ждет великая судьба, только заплатить придется сполна. Ценой станет жизнь Арии.

Гиффорд ахнул.

– Да, она знала. – Старуха втянула нижнюю губу, не в силах унять дрожь. – И могла предотвратить. Избавиться от тебя. Я бы помогла. Вот только твоя мать… она… – Старые губы снова сжались. – Мы любили Арию, весь далль ее любил, потому что она была особенной. Умнее, добрее, отважнее и просто лучше, чем остальные. Мы в ней души не чаяли! – Падера судорожно вздохнула. – Ария пожертвовала ради тебя всем, потому что ты должен был… должен был…

– Что? Что мне нагадала мистик?

Падера снова прищурила один глаз, зато второй был так остер, что мог бы и камень разрезать.

– Она сказала, что ты побежишь быстрее любого мужчины на свете, и судьба твоего народа зависит от того, выиграешь ты забег или нет.

Слова ее прозвучали как удар, причем не слабый, а хороший тумак в живот. Гиффорд действительно убил свою мать…

– Увидев твою скрюченную спину и усохшую ногу, мы поняли: Тура ошиблась. Твой отец отказался поверить в то, что Ария погибла зря, и стал о тебе заботиться сам. Наверное, ему хотелось верить, что ты поправишься, потому что правды он бы не вынес… Он умер от горя. Поэтому вырастила тебя я.