стоит? — Соль прильнула к нему, уткнулась носом в сильную руку. Уютно… если закрыть глаза и не видеть нависающих над поляной деревьев, совсем хорошо. — Если бы я родилась в глуши, в крохотной деревушке, а потом и вовсе стала жить в чаще, я, наверное, была бы счастлива — вот как он. Но он такой любопытный, ведь сразу захочет узнать, что там, за лесом… что такое каменный город…

— Но ведь мы сходим туда! — неожиданно выпалил мальчик. Оказывается, он все слышал, чуткий и любопытный. — Когда-нибудь сходим? Но обязательно после вернемся.

Подбежал и уселся рядом, на покрытой сизым мхом кочке, внимательно глядел на отца. Длинные рыжие волосы ребенка — но ведь красиво, мало ли что полукровка! — вились крупными кольцами, как у Соль в детстве, чуть вздернутый нос тоже как у нее; серо-голубые глаза напоминали цветы льна — наивные, круглые. Да, лишь оттенок глаз ему достался от Тахи, хоть и не вполовину не такой яркий, и без фиолетово-золотых искр, как у мужа.

Огромная фигура покачивалась на краю поляны, словно и впрямь медведь переминался с лапы на лапу. Не было нужды в карауле, но Утэнна исправно нес возложенную самим на себя службу. Охранял пятерых, из которых двое вряд ли нуждались в его защите. А скоро будет охранять шестерых… Тахи, заканчивая разделывать поросенка, покосился на заметно пополневшую талию Киуте. Хоть бы роды удачно прошли, целителей тут нет. Разве что Соль, перенявшая от матери навыки некоторые и знание трав.

Повезло им с этими развалинами, но все-таки возвести настоящее добротное жилье он не может. Рад бы дарить своей избраннице золото — серьги со множеством мелких подвесок, украшенные камнями, которые так любят северяне, обручи и ожерелья… Нет, на Севере золото это не просто украшение. Ну, пусть будет серебро… Усмехнулся — и серебра не будет. Вот она, Соль, в рубашке-безрукавке из оленьей кожи. Красивая…

Из-за спины огромного Утэнны показался Къяли, по сравнению с южанином выглядящий подростком. Как всегда молча бросил возле костра охапку веток черноголовки, отгонять мошкару.

— Я видел следы энихи, — проговорил Къяли, подходя к Тахи. — Большой; на кусте шерсть осталась — бурая.

— Хорошо.

— Скажи мальчишке, пусть далеко от лагеря не отходит. Не могу я с ним строго! А то у него кузнечики в голове, согласится и тут же забудет.

Горький дым черноголовки окутал поляну. Не слишком приятный запах, зато не досаждает мошкара. А траву хола, из которой южане настой-защиту готовят, искать пытались, только не растет она здесь.

Къяли вытер начавшие слезиться глаза, поднял их, провожая взглядом серого гуся, тяжело махавшего крыльями. На север летит. Къяли следил за гусем, а Тахи — за молодым товарищем.

— Скучаешь. — Не спросил, подтвердил невысказанное.

— Пустое! — Къяли наклонился, принялся подбирать лежащие возле костра веточки.

— И Киуте скучает.

Къяли долго ничего не говорил, но, когда Тахи собрался отойти за водой, не выдержал:

— Нас ведь не будут искать вечно. И других селений много. А дети не смогут расти в лесу…

— Искать в Астале умеют. Но ты прав, мир велик. И всегда остаются земли Тейит; наверное, скоро во мне уже не так будет виден южанин. Но сейчас идти никуда нельзя, Киуте здесь безопасней.

Къяли молча кивнут, скрылся в хижине. Больше не заводил подобного разговора.

Не знал, что так здесь и приживутся — и пять весен пролетят быстро.

А ночи стояли звездные. Дожди начнутся — неба не разглядишь за тучами. А пока — огромное, остро блестящее. Может, кто забавлялся, иглы в небо кидал — и пробил черный полог во многих местах? Но почему тогда срываются росчерки звездные? Может, и вправду слетают в горы. Солнце в горах играет, словно дитя, а уж звезды и подавно — плещутся в озере Тиу.

В эту ночь Тевари под боком ворочался, никак не мог уснуть. Словно на шишки лег или на ежа, хотя постель его на деле была — из сухой травы, покрытая одеялом из беличьих шкурок, и мошкара в хижину не проникала.

— Ты что? Сколько можно? — шепотом спросила Соль, сердясь немного, и беспокоясь — не заболел бы.

— Мне страшно. Там большой зверь ходит!

— Зверь? — Тахи мгновенно сел, прислушался. Потом откинул полог, пытаясь почувствовать, уловить запах — глазам не доверял, мало ли что скажут тени.

— Он голодный, — сообщил мальчик шепотом, и сам облизываясь невольно. Смешно это выглядело, только старшим не до того было. Тевари — дитя леса. Раз сказал, значит, что-то и впрямь есть.

Зверь, подумала Соль. Не в первый раз такие гости наведывались, но сейчас стало очень тревожно. Прижала сына к себе, наклонила голову, словно пытаясь спрятать его под рассыпавшимися волосами.

— Спи… Он не нападет на лагерь. “Кольцо” Къяли удержит его, испугает, — сказал проснувшийся Тахи.

— Оно такое слабое…

— И Утэнна глаз не сомкнет, сторожит. Завтра пойдем, посмотрим следы — что за зверь, — севший было Тахи откинулся назад, на мягкое ложе.

— Тахи… — шепнула Соль.

— Мм?

— Спи.

Утро влажное туманом укрывалось, словно нарочно, чтобы не дать людям разглядеть следы среди густой травы, или иные отметины. Но Къяли заметил несколько шерстинок, которые жадно сцапал репей: бурая шерсть энихи. Совсем рядом от лагеря, ближе, чем вчера Къяли шерсть обнаружил. Тахи отобрал у репья добычу, повертел шерстинки в пальцах, задумался. Энихи — опасный зверь. Большой, бесшумный и ловкий. И очень сильный. Одно хорошо — коварства в нем меньше, чем в медведе, к примеру. Слишком на свою силу надеется.

Къяли взял короткое копье — с ним управлялся лучше всего. Со смущенной улыбкой взглянул на Тахи — все еще чувствовал себя мальчишкой, хотя давно уже стал умелым охотником. Утэнну оставили охранять женщин — он силен был, неутомим, да и чуток изрядно, потому и хорош на страже. А на охоте он разве что глыбообразным телом зверя напугает, больше толку не выйдет. Так и не научился жизни в лесу. Немолод уже, что поделать.

Тахи и Къяли кружили вдоль границ лагеря, постепенно расширяя круги. То тут, то там находили следы пребывания зверя-то отпечаток лапы, то шерсть, то остаток кроличьего пуха — сожрал в момент, кролик ему на один зуб.

— Он с нами играет, — одними губами проговорил Къяли. Напарник только брови свел, и качнул головой: нечего