накопившееся — и желание жить проклюнется через панцирь боли? Но Арина обхватывает кружку руками и снова зябко ежится.

— Однажды бабушка вспомнила, что у нее была дача где-то в лесу, давай туда кататься. Пенсию маме больше не приносила, дома почти не появлялась. Я готовила, убиралась, все такое; бросила колледж, пошла работать. А с месяц назад, — Арина вздыхает, — бабушка заявила, что с нами жить не будет, собрала вещи и уехала на дачу. Мама взбесилась, напилась. Выгнала из дома среди ночи: иди, говорит, в лес, к своей дурной бабке, все равно ты ее больше любишь!

Подперев подбородок кулаком, Вик ухмыляется:

— Поэтому ты позвонила Серому Волку: «Давай обойдемся без лишних церемоний, и ты сожрешь меня прямо сейчас»?

— Ой. — Арина, прикусив губу, почти улыбается. — И правда похоже. Только я все-таки не в лес ушла: переночевала у друга, потом сняла квартиру. Жизнь мечты: никто не орет, делай что хочешь! А я не знаю, что делать. Еще вот с лестницы навернулась, а работа неофициальная, сижу дома за свой счет. И никакой жизни не хочу: ни как в мечтах, ни… — Помолчав, она вдруг спрашивает: — Чай вкусный?

— Вкусный, — кивает Вик.

— А я не чувствую. Все на вкус как вата, все серое какое-то. И постоянно холодно: батареи вовсю греют, а я в свитере мерзну. Я не люблю эту жизнь — и она меня не любит, все взаимно; и пытаться эту любовь заслужить… Я даже родительскую не смогла, куда мне? — Арина тяжело вздыхает. — Егор — ну, друг — посоветовал позвонить в ваше загадочное агентство и попросить, чтоб сожрали. Я подумала: такая смерть будет интереснее всей моей «жизни».

Вик хмыкает: кажется, он знает, что это за Егор. Не успел мальчик оправиться, а уже советы раздает? Или подумал, что в этот раз тоже никого есть не будут: погуляют, поболтают о жизни, и только? Впрочем, желание заказчика — закон. Тем более заказчика, готового умереть.

— Знаешь, — Вик опустошает сразу полкружки, — я очень хочу отказаться. Заявить, что ты не готова, что тебе это лишь повредит. Посоветовать выпить чаю с моим другом. Но… — он закрывает лицо руками, — меня совесть сожрет, если совру. Потому что ты готова — и тебе это действительно нужно.

Арина придвигает кружку, пытаясь не то согреться, не то защититься. Но во взгляде ее — пустота, черная дыра, которая давно заменяет несчастной девочке даже страх. Это не депрессия. И это — неизлечимо.

— Все страшнее, чем…

— Страшнее, — оскаливается Вик.

Капля любопытства, зачатки страха, желание больше не чувствовать себя чуждой этому миру — красивый внутренний «коктейль»! Что же она все-таки выберет?

Зажмурившись, Арина допивает чай и кивает:

— А я все равно хочу.

Вик вздрагивает, но тут же отбрасывает сомнения.

— Отлично. Свечки есть?

Арина удивленно мотает головой, и Вик радуется, что по пути зашел в магазин. На заказчиков в таких вещах лучше не рассчитывать.

«Бабушка, бабушка, а почему у тебя такие большие глаза?» — «Чтобы лучше видеть, куда вести тебя, дитя мое».

Девочка Арина послушно выполняет указания — вот сейчас, например, сидит и смотрит на горящую свечку, не сбивая Вика своим вниманием. А Вик, зашторив окно и погасив свет, мысленно расставляет ключевые точки в пространстве хтонической тени: здесь вход, здесь выход, так ляжет путь… Интересно, какая эмоция будет последней у этой девочки? С чем она погрузится в тень?

«Бабушка, бабушка, а почему у тебя такие большие уши?» — «Чтобы лучше слышать, каким я иду по этому пути и кого по нему веду, дитя мое».

Завершив приготовления, Вик опускается на корточки рядом с Ариной, осторожно касается ее рук, холодных и дрожащих. Передумала? Нет, судя по поджатым губам, менять решение она не собирается. Хорошо.

На медленном выдохе Вик принимает хтонический облик, обнажает зубы, сразу раскрывая карты: гляди, какое чудовище будет тебя жрать. И не удивляется, когда Арина, вместо того чтобы отшатнуться или вскрикнуть, лишь коротко вздрагивает. Совсем в ней страха не осталось.

— Интересно выглядишь.

— Я хтонь, мне положено интересно выглядеть. Кстати, я вроде бы не представлялся?.. Вик. Полностью — Виктор, но лучше так.

Стоит или не стоит? Оттолкнет или, напротив, расположит к себе, вызовет доверие?..

Вик на мгновение прижимает уши к голове и, все-таки решившись, негромко признается:

— Знаешь, я хтонь-полукровка. Полукровкам сложнее контактировать со своей хтонической стороной, нам даже нанимают специальных учителей; мой однажды мне руку отрезал… Ладно, это неважно. Важно вот что: хтони способны проводить чужие души через свою тень — это и называется пожиранием. Но я, как полукровка, все время боюсь, что моя человеческая часть заблудится в этом пространстве или что пространство, посчитав ее лишней, попросту оторвет от меня. Тогда обратно я вернусь жутким чудовищем, способным только жрать. — Он усмехается. — Звучит невесело, правда? Поможешь мне не стать таким, пока я помогаю тебе?

— К-как? — теряется Арина. Но в ней проклевывается робкий росток любопытства, и Вик выпрямляется.

— Я буду держать тебя за плечи, а ты вцепись покрепче в мою лапу. И не отпускай, хорошо? Что бы ни случилось. Что бы ты ни чувствовала.

— Хорошо, — еле слышно шепчет Арина, но лапу сжимает вполне уверенно. Молодец девочка.

«Бабушка, бабушка, а почему у тебя такие большие?..»

Большими зубами Вик кусает за шею, задевая пушистую косу, и Арина, вздрогнув, проваливается в хтоническую тень — оставаясь сидеть на табуретке. Вик, не двигаясь, следует за ней: когда ты и путь, и проводник, надо уметь разрываться.

И улыбается: смесь ужаса и предвкушения — вот с чем ушла Арина. Красивая последняя эмоция, лучше не придумаешь.

Густая темнота хтонической тени полна острых, как терка, зубов — чтобы снимать лишнее. А то, что она пугает до желания вывернуться наизнанку, спрятаться в самом себе, — это проявление дурацкого страха смерти, который вшит во всех живых.

Тем людям, кого приводят в тень, проще: для них смерть уже случилась, больше бояться нечего. Чистокровным хтоням — наверное, тоже: где это видано, чтобы хтонь сама себя боялась? А полукровка Вик чувствует, как по спине его человеческой части катится ледяной пот. К этому невозможно привыкнуть, и он обречен бояться каждый раз, когда кого-то сжирает.

Но даже мысли не возникает отказаться — из-за такой-то глупости! Потому что человек, проходящий через тень и теряющий все ненужное, — это всегда безумно красиво.

Девочка Арина вздрагивает, когда сотня мелких зубов впивается в ее боль — пустившую корни, превратившуюся в жесткий панцирь, который здесь, в пространстве тени, прекрасно видно. Если бы этот панцирь действительно спасал, цены бы