– Знаешь, в последнее время, когда я смотрю телевизор или читаю, у меня появляется ощущение, словно кто-то невидимый ковыряется в моем мозгу. И я ничего не могу с этим поделать. Мой мозг как будто начинает меняться. Я уже и думаю не так, как думал раньше. Прежде я с легкостью погружался в просмотр какого-нибудь фильма или в чтение заинтересовавшей меня книги. И мне было интересно. А теперь все изменилось. Как только включаю телевизор или беру в руки книгу, мое внимание скоро начинает рассеиваться, а мозг – беспричинно суетиться. Мне тут же становится не по себе, и я уже ищу, чем мне еще заняться. Чувствую, словно кто-то осознанно перепрограммирует мой мозг и мою память.

– И что ты тогда делаешь?

– Выключаю телевизор или откладываю в сторону книгу, которую читал, и беру в руки другую, самую читаемую во всем мире.

– Это – какую же? – заинтересованно спросила Мила.

– Библию! – торжественно произнес дядюшка. – И тогда мой мозг снова приходит в порядок. И я понимаю, что жизнь прекрасна и удивительна. Как жаль, что многим совершенно неведом этот метод душевного самосохранения.

– Я тоже Библию читаю, – сказала Мила, но, заметив метнувшиеся вверх брови дядюшки, благоразумно добавила: – Вернее, иногда в нее заглядываю.

– Если ты, Людмилочка, думаешь, что я принял это за шутку, то ошибаешься. – Дядюшка внимательно разглядывал Милу. – Мне так хочется в это верить, что я… верю. Несмотря ни на что. Потому что человек должен верить в чудеса. – Дядюшка глубоко вздохнул. – Спит в своей берлоге медведь – истинный хозяин тайги, и не ведает, что в его лесу творится, – задумчиво произнес он. – А творится неладное: бродит по лесу другой медведь – медведь-оборотень, медведь-шатун, медведь-людоед. Он пожирает всех на своем пути – старых и молодых, мужчин и женщин, даже детишек не щадит. Потому что – нехристь, потому что ничего святого у него за душой. Потому что и души-то у него вовсе никакой нет, одна ненависть да злоба ко всем и всему. – Он взглянул на Милу. – Как же ты меня обрадовала, Людмилочка! Теперь я вижу совсем другую картину: истинный хозяин тайги уже просыпается. Он обязательно наведет порядок в своем лесу… Чего ты улыбаешься? По-стариковски рассуждаю?

– Мне нравится, как ты рассуждаешь, – сказала Мила. – Я тоже так думаю.

Она понимала его, как никто другой. Потому что ей самой удалось победить одного такого взбесившегося таежного медведя-людоеда. А еще она знает, как победить другого зверя, который гораздо страшнее, – это свой собственный страх перед жизнью, который живет в каждом человеке.

И если не победишь и не станешь ему хозяином, то превратишься в его раба и начнешь жить исключительно интересами своего маленького болотца, в котором удалось спрятаться от проблем других людей и всего мира. Интересуясь при этом только количеством лягушек вокруг, чтобы не помереть с голоду, и сплетнями о богатых и знаменитых. Одним словом – о звездах, таких далеких и таких неземных, живущих необыкновенно чудесной и волшебно прекрасной жизнью, что невольно появляется мечта дотянуться до них.

Эй вы там, наверху, какие же вы все, должно быть, счастливые, раз так хвастаетесь своей прекрасной жизнью! Может, хотите поделиться своим счастьем с менее счастливыми? Или считаете ваше счастье неполным, если вам никто не завидует? Потому и выставляете напоказ свое великолепие и ослепительный блеск роскошной жизни, упиваясь награбленным и упорно не замечая, что празднуете пир во время чумы?

Практически для всех, кто внизу, мечты так и останутся мечтами. Но не для нее, Люсеньки, в образе Милы Миланской. Потому что она уже «там, наверху»…

Хорошо ль тебе, девица? Хорошо ль тебе, красная? Хорошо, даже очень: красиво, сытно, богато и роскошно! Вот только душа почему-то болит. Значит, жива еще! Интересно, а есть ли души у Милы Миланской и Троянова? Или они с ними давно расправились, чтобы те не мешали им творить зло на земле? Хотя нет, эти торгаши настолько расчетливы, что наверняка очень выгодно продали их единственному ярому коллекционеру и развратителю душ человеческих – самому дьяволу.

– Хватит вам уже разговоры-то разговаривать. Поешьте сначала, – вошла в гостиную Маняша с большим подносом, на котором аппетитно красовались и благоухали кушанья, приготовленные с большой любовью и заботой. – Потом будете баталии устраивать. Иначе сил не хватит.

– Может, и в самом деле сначала поедим? – Мила с улыбкой посмотрела на дядюшку. – Уж очень все вкусно пахнет!

– Вот и я говорю то же самое, – зарделась от слов Милы довольная Маняша. – Пока свеженькое да горяченькое.

– Так-так, – задумчиво произнес дядюшка. – Что-то вы слишком хорошо стали понимать друг друга. Однако подозрительно.

– Дитя совсем голодное, а ему все – подозрительно, – недовольно проворчала Маняша. – Сейчас назад унесу.

– Нет-нет, только не это! – запротестовала Мила. – Мы уже готовы приступить к трапезе. Правда, дядюшка? – Она снова улыбнулась и ласково посмотрела на дядюшку, которому ничего не оставалось, лишь развести руками и сдаться без боя, так как давно он уже не чувствовал себя с племянницей так легко и непринужденно.

И Маняша принялась метать на стол свои кулинарные шедевры: грибной супчик, жареная утка с яблоками, форель, сваренная в вине, любимые дядюшкины пироги с капустой, а также пироги с зеленым луком и яйцами, черносмородиновый кисель.

Еда была удивительно вкусной, настроение – необыкновенно приподнятым, а потому ели молча, наслаждаясь каждым отправляемым в рот кусочком. Маняша украдкой наблюдала за Милой, которая уплетала за обе щеки и время от времени прикрывала от удовольствия глаза. Маняша, как и дядюшка, совсем не узнавала Людмилочку, но относила это к какому-то счастливому событию, которое наверняка произошло и о котором они, даст Бог, вскорости непременно узнают.

После обеда Мила поблагодарила Маняшу, и та вознеслась аж до седьмого неба от счастья, так как прежде ничего подобного от высокомерной и язвительной наследницы никогда и слыхом-то не слыхивала. После того как хозяева удалились в кабинет и наглухо заперлись, Маняша какое-то время слонялась у двери, но ни подсмотреть, ни подслушать ей не удалось, и она разочарованно направилась на кухню мыть посуду, втайне надеясь на получение хороших известий.

Ни вкусный и сытный обед, ни обязательный послеобеденный сон, который на этот раз дядюшка отменил, никак не отразились на его желании разузнать истинную причину удивительной перемены и странного поведения своенравной племянницы.

– Ну, рассказывай, стрекоза, – сказал дядюшка, когда они остались вдвоем, и строго посмотрел на Милу. – Ведь ты – не Мила Миланская. Нет причины, которая могла бы так разительно изменить ее в столь короткий срок. Тогда – кто ты?

Мила никак не ожидала подобного вопроса в лоб и растерялась. Она-то надеялась, что дядюшка начнет сомневаться, интересоваться обстоятельствами, которые стали причиной резкого превращения неуживчивого характера в добродушный и покладистый. А он вот взял и сразу обо всем догадался.

– Я действительно не Мила Миланская, – ответила прямо Мила. – Я – всего лишь ее двойник, копия по внешности, но полная противоположность по характеру. И больше не стану притворяться, потому что ваша племянница мне откровенно не нравится. Мне противны ее самолюбие и самомнение, дурные манеры и скверный характер, ехидство и презрение к окружающим. Да, я – не она. А простая деревенская девушка, вынужденная в связи с неудачно сложившимися для меня жизненными обстоятельствами играть чужую роль, которая мне, откровенно говоря, противна. И если вы не возражаете, я хотела бы удалиться из вашей жизни окончательно и бесповоротно.