Когда ее мужа призвали в армию во время всеобщей мобилизации, она решила записаться на военную службу добровольцем. В своем родном селе Чоба была известна как лихая наездница, в совершенстве владевшая искусством джигитовки и прекрасно умевшая обращаться с саблей и кинжалом. Остригши волосы и переодевшись в казачью форму, она прибыла в Екатеринодар, где подала ходатайство о зачислении в армию. Ее ходатайство поддержал наказной атаман, и осенью 1914 года она отправилась на фронт [Доброволец-казачка 1915: 6; Girls Don Uniforms, Fight as Soldiers 1915:3]. В конце сентября 1914 года астраханская казачка, восемнадцатилетняя Татьяна Григорьевна Калдинхина явилась к местному военному губернатору с просьбой принять ее на военную службу добровольцем. Тот поначалу отказал Калдинхиной в просьбе, но потом все-таки согласился, и она отправилась на фронт. Поскольку девушка жила в среде немецких колонистов, она хорошо владела немецким языком, поэтому ее нередко отправляли участвовать в разведывательных вылазках. За успехи в разведке Калдинхина была награждена двумя Георгиевскими крестами, третьей и четвертой степени. После последней вылазки ее произвели в старшие унтер-офицеры. Во время разведки она получила ранение в левую ногу и была отправлена на лечение в тыловой госпиталь [Женщина и война 1915d: 21].

История другой казачки, Маргариты Романовны Коковцевой, стала известна в светских кругах Петрограда и Москвы и даже попала на страницы американской прессы [Warrior Women 1915: 42][18]. В беседе с корреспондентом «Биржевых ведомостей» молодая женщина призналась, что ее желание служить Родине было столь сильным, что в самом начале войны, невзирая на уговоры родных, она переоделась в мужской костюм и поездом отправилась по направлению к Восточному фронту. Добравшись до штаба одного из корпусов, она обратилась к генералу с просьбой принять ее в армию и получила разрешение записаться вольноопределяющимся. Она привела с собой собственную лошадь и, продемонстрировав офицерам навыки верховой езды, была зачислена в отряд казаков-разведчиков. «Я сама люблю ухаживать за лошадьми, и еще дома отпустила конюха, чтобы самой ежедневно чистить, мыть и обхаживать наших лошадок… Казак, так казак! Сам береги своего коня…» [Розанов 1915: 13].

После ранения в стычке с германской кавалерией Коковцева была награждена Георгиевской медалью. Она и еще десять казаков столкнулись с отрядом из примерно двадцати германских драгун. Завязалась перестрелка, во время которой Коковцева была ранена в голову, после чего товарищи-казаки доставили ее обратно в полк. Она отказывалась от медицинской помощи, пока не отрапортовала об итогах разведки, и затем была отправлена в ближайший лазарет. «Для придачи себе бодрости я запела мою любимую песню, которая сразу остановила боль». Через несколько дней, подлечив рану, она снова пожелала вернуться на передовую – «с еще более буйным, чем прежде, стремлением к совместным с казаками смелым налетам на врага…» [Там же: 14].

Коковцева рассказала репортеру, что среди мужчин-казаков она чувствовала себя «как равная с равными». Ее отношения с ними были очень хорошими. Она заявила корреспонденту: «О, не верьте россказням о ветрености казаков, о грубости их по отношению к женщине, да – просто скажу – о возможности обид слабому полу…» По ее словам, казаки обращались с ней предупредительно и вежливо [Там же]. Отправляясь воевать, Коковцева не руководствовалась желанием облегчить женщинам доступ в ряды вооруженных сил. На вопрос о возможности создания целых отрядов военных «амазонок» молодая казачка ответила отрицательно: «Ну нет, я против этого… Прежде всего, они переругаются между собой. Женщина-поручик никогда не признает авторитета женщины-полковника. А потом, военный строй, это – не кадриль в манеже!..» [Там же]. Коковцева не была феминисткой и, очевидно, не стремилась к борьбе за права женщин. Корреспондент объяснял: «…она не из тех, кто видит спасение женщины в равноправии, и себя она считает случайным исключением в женском царстве» [Там же].

Другой казачкой, воевавшей в составе мужского подразделения, была Марина Юрлова. Кубанская казачка из-под Екатеринодара, она оставила подробные воспоминания о своем участии в Первой мировой и Гражданской войнах [Yurlova 1934]. Опубликованные спустя много лет после описываемых событий, они, возможно, не отличаются достоверностью как исторический источник, однако отражают жизнь молодой женщины в военное время. В самом начале войны, в 1914 году, после объявления всеобщей мобилизации, в возрасте четырнадцати лет она вступила в казачий полк на Кавказе. Не пытаясь скрыть свой пол, она утаила, что является дочерью полковника, из опасения быть отправленной обратно к семье, и поэтому назвалась именем Мария Колесникова. Марина вступила в армию почти случайно, без каких-либо приготовлений. Присоединившись к группе женщин, желавших последовать на фронт за мужьями, мобилизованными в армию, она села в воинский эшелон, следовавший в тренировочный лагерь. Юрлова уговорила казачьего сотника, чтобы тот разрешил ей остаться в его подразделении в качестве своеобразного талисмана – под предлогом, будто она следует на фронт к отцу, призванному в армию. При содействии бывалого казака по фамилии Козлов, взявшего ее под покровительство, она осталась в сотне, где ухаживала за лошадьми. Благодаря короткой стрижке и военной форме ее принимали за юношу, хотя она не пыталась намеренно скрыть свой пол. Боевую подготовку она проходила наравне с мужчинами [Ibid].

Воспоминания Юрловой изобилуют жестокими, хотя и несколько преувеличенными описаниями, непохожими на идеализированные картины, которые рисовались другими; в них изображены все ужасы войны и то разрушительное воздействие, которое она оказывает на человека. Юрлова открыто критикует бессмысленную растрату человеческих жизней, поскольку сама видела, что командиры воспринимали рядовых как пушечное мясо и гнали на убой, будто скот. Солдат-мужчин она изображает то обезумевшими от крови, то отупевшими от ужасов, которые происходили у них на глазах и совершались ими самими, то боявшимися погибнуть, то смирившимися со своей судьбой. Впрочем, она так и не объяснила, почему захотела вступить в армию и не покинула ее, столкнувшись с такими невзгодами и лишениями.

За время военной службы Юрлова была награждена двумя Георгиевскими крестами за храбрость. Обе награды она считала незаслуженными, поскольку, по ее собственному мнению, получила их лишь за то, что ей удалось выжить, тогда как большинство ее товарищей-мужчин погибли. Во втором случае, в конце 1915 года, она оказалась буквально похоронена заживо, когда ее сослуживцев накрыло снарядами. Сама она осталась жива, но испытала глубокое потрясение. Ей пришлось несколько часов пролежать под грудами земли и навоза, слыша вокруг стоны умирающих и цепенея от страха, что ей тоже суждено погибнуть. Два месяца она восстанавливала силы в госпитале, а затем поступила в автомобильную школу в Тифлисе. Мужчин-учащихся забавляло, что среди них появилась девушка, однако они обращались с ней уважительно, поскольку она имела два Георгиевских креста. Во время обучения