Не знаю, что он себе напридумывал, но это мало соответствовало реальной ситуации.

— Со мной все в порядке, Ник. Я всего лишь потеряла работу, а не свалилась с инфарктом.

— Это практически одно и то же, — отмахнулся он. Я слышала лихорадочный стук клавиш — Ник что-то в темпе печатал. Ровный, успокаивающий звук. — Небось сердечко-то екнуло, когда тебя поставили в известность?

— Постояло минутку и дальше пошло. Старый надежный орган, не волнуйся, — успокаивала я приятеля, хотя и понимала, что дело безнадежное: близким в таких случаях полагается поволноваться.

— Я скоро приеду. — Стук клавиш на секунду прекратился, как будто Ник глубоко вздохнул. — И привезу ужин.

— Я ни о чем не хочу говорить.

— Отлично, — сказал он. — Тогда просто выпьем вина, закусим сыром и молча уставимся в стену.

— Вино и сыр? — переспросила я. — Этими акридами предлагаешь мне питаться в черные дни?

— Ты не должна быть особенно голодна.

— Почему?

— Депрессия отбивает аппетит, — объяснил он. — Все, я уже сохраняю документ.

Я вытаращила глаза. Значит, всему виной проделки Ханны. Это она распускала слухи и марала мою репутацию!

— У меня нет депрессии!

— Ханна сказала, ты слегла от расстройства, — уточнил Ник таким тоном, словно опирался на достоверную информацию из надежного источника, хотя уж ему-то полагалось бы знать цену подобным заявлениям. Они познакомились на какой-то вечеринке в джорджтаунском подвальчике летом после окончания первого курса университета и некоторое время встречались. Роман быстро выдохся: и Ник, и Ханна — неисправимые лидеры, — но они остались друзьями. Позже, когда я вернулась в Нью-Йорк, Ханна дала мне телефон бывшего дружка с наказом перезваниваться, спихнув, таким образом, Ника со своего баланса на мой. Ханна обращалась с бойфрендами как со съемными квартирами, которые можно с рук на руки передавать любимым подругам. — Это дословная цитата.

— Вовсе я не слегла! — возмутилась я, обращаясь сразу к Ханне и Нику. Подруга печально покачала головой, видимо, отчаявшись искоренить мое упрямство даже отбойным молотком.

— Но ты же спала, когда я звонил!

— Просто прилегла. При чем тут нервное расстройство?

— Ну, как скажешь, — насмешливо хмыкнул Ник. В голосе не слышалось доверия, искренности или раскаяния в ошибке. — Я уже выключаю компьютер. Буду у тебя через тридцать пять минут.

— Купи по дороге суши, я умираю с голоду.

Не успела я положить трубку, как Ханна набросилась на меня, заключила в медвежьи объятия и крепко прижала к себе.

— Как я тобой горжусь! Ты потрясающе сильная духом. — В душе родился новый протест, но едва я открыла рот, как Ханна приложила к моим губам указательный палец: — Нет-нет, не благодари. Друзья должны помогать друг другу.

Все, что оставалось, — в свою очередь, обнять подругу, подавляя подступающий смех. Я не хотела показывать Ханне, что уже полностью пришла в себя.

На четвертую неделю моей работы в «Старке» туда наведался отец. Мы не общались со дня его свадьбы, но я не удивилась, увидев, как в магазин неторопливо заходит папа в строгом темно-сером костюме. Один из его помощников побывал здесь три дня назад и проявил чудеса выдержки, не подав виду, что узнал меня, когда я помогала выбирать хрустальные бокалы «Баккара» (месяц назад на свадьбе своего босса он слушал мой запинающийся гост).

— Доброе утро, мистер Уэст! — воскликнул Джеффри, один из семи штатных продавцов, подобострастный коротышка, чьи ежедневные продажи составляли много тысяч долларов. Воскуряемый Джеффри тонкий фимиам действовал на директоров музеев и владельцев галерей не хуже гипноза, и они возвращались к Джеффри вновь и вновь за очередной порцией нематериального тоника. А этот лис-коротышка водил их по магазину, льстиво извиваясь в манере умоляю-мистер-Десмонд-только-один-автограф, и разнеженные клиенты покупали диваны ценой в пять тысяч и шестидесятидолларовых кожаных свиней, плотно набитых ватой, с разрезом, зашитым толстым черным шнуром. Джеффри можно было бы сравнить с волшебным зеркалом, в котором вы выглядите на десять лет моложе и на десяток фунтов стройнее.

С другого конца зала я наблюдала, как Джеффри быстро шагает к моему отцу, заранее вытянув руку для приветствия. К корифеям он всегда бежал вприпрыжку. Подозреваю, что вместо сердца у Джеффа спутниковая глобальная локационная система с запрограммированными координатами всех знаменитостей Земли.

— Какая радость! Я ваш горячий поклонник, мистер Уэст, — начал Джефф, и звезды, обитающие в его глазах, замерцали.

Папа ожидал обычного рукопожатия, но это оказался лишь первый этап знаменитого приветствия Джеффри Клинджера. Положив левую руку отцу на плечо, Джефф восторженно хлопнул его по спине, словно их сыновья только что получили summa cum laude[14]Йельского университета. Папе еще повезло, что он не президент Музея современного искусства. Энсу традиционно достаются бурные объятия.

Завершив приветственный ритуал обильным и фальшивым самоумалением, Джеффри выполнил наконец соскок со снаряда с полуповоротом, резко опустив руки, отодвинувшись и приняв смиренную позу под названием «чернь-да-не-посягнет-на-одетых-в-пурпур».

— Умоляю простить меня, мистер Уэст. Я нечаянно позволил себе фамильярность, не в силах поверить, что воочию узрел создателя стула «Петергоф». Изумительно величественное творе… Но разумеется, вы пришли не затем, чтобы на вас глазели продавцы, — спохватился Джеффри, якобы вспомнив о приличных манерах. Снова игра: Джеффри никогда ничего не забывает. — Вы зашли повидать дочь! Позвольте заметить, работать с Лу — сплошное удовольствие. Она великолепная продавщица и превосходит по продажам практически любого из наших работников.

Хотя визит мистера Уэста, по всей очевидности, действительно был вызван желанием повидать дочку-суперпродавщицу, он явно не возражал послушать комплименты в адрес своего «Петергофа».

— Не извиняйтесь, мне всегда приятно знакомиться с друзьями дочери, особенно так хорошо разбирающимися в дизайне.

Дверь позади меня открылась, и из подсобки вышла Марси, крепко держа за ножку лампу Лучелли. Бросив взгляд на сцену, развиравшуюся на другом конце зала, она моментально оценила ситуацию:

— Джефф обрабатывает твоего папашу? Наивно было бы спрашивать, откуда Марси или Джеффри узнали, что Джозеф Уэст — мой отец. Хотя в открытую в «Старке» не сплетничали — жесткая система комиссионных вознаграждений автоматически поддерживала внешне нормальный климат в коллективе, — но про себя каждый словно вел хронометраж жизни коллег. Методы сослуживцы использовали самые тайные и коварные, балансируя на грани нарушения Четвертой поправки.