на это? Ведь нашлась же она на нас с мамой, на певца моего, на тысячи других, у которых отмерзают пальцы, крошатся зубы, лезут волосы от голода, холода, страха, грязи, — неужели не найдется, товарищи чекисты, управы на эту квартиру, эту женщину, эту дымчатую кошку, и никто не вселит в эту гостиную вшивое семейство какого-нибудь слесаря, которое роялем воспользуется как уборной, а ее по утрам будут заставлять его чистить — своими розовыми руками, и это будет называться «гражданской повинностью»? Неужели так вот все это и останется? И мы все, оборванные, обворованные, голодные, разбитые, стерпим это? И голландский сыр, и толстое полено с коричневой корочкой в печке, и молоко на блюдечке, в которое кисанька макает свой язычок?…

И сквозь это ожесточение, которое впервые в жизни снизошло на меня с такой силой… я вдруг вспомнила ее самое, Марию Николаевну Травину, поцеловавшую меня в обе щеки, смотревшую на меня внимательно и нежно. И она мне являлась тогда таким диким, непостижимым совершенством, что я плакала еще сильнее, плакала навзрыд и все бежала, бежала по улице, сама не зная, зачем я бегу, куда, и зачем мне теперь дом, наша комната, мама, и что я сама такое, и вот этот город — зачем он? И что такое жизнь? И Бог? Где Он? Почему Он не сделал всех нас такими же, какой сделал ее?»[45].

Вероятно, именно в этот дом поселила олицетворявшую барский уклад жизни героиню, певицу Травину, писательница Нина Берберова.

Берберова, известная своими эмигрантскими мемуарами, в художественной прозе также не обошла тему революционного Петрограда и в повести «Аккомпаниаторша», написанной в Париже, вернулась в город своей молодости, в район Кирочной-Литейного-Фурштатской, где жила перед эмиграцией и навсегда запомнила каждый дом.

Точного адреса в тексте нет, но по подсказкам — именно сюда, в чудом сохранившуюся роскошь квартиры на втором, самом престижном, этаже доходного дома, приходит к элегантной певице нищая пианистка в поисках работы.

В этом же доме мысли о классовом неравенстве возникали и у реального его жителя — революционера Петра Лаврова, дворянина, презиравшего свое сословие.

В 1923 году, когда сюжет «Аккомпаниаторши» подойдет к логичному финалу, Фурштатскую улицу переименуют в улицу Петра Лаврова.

Литература

Архитекторы-строители Санкт-Петербурга… СПб., 1996.

Берберова Н. Н. Аккомпаниаторша: рассказы в изгнании. М., 2011. Лавров Л. Л. Избр. соч. на социально-политические темы. М., 1934.

Санкт-Петербург. Петроград. Ленинград: энц. справочник. М.: Большая Российская Энциклопедия, 1992.

Тхоржевский С. Испытание воли: повесть о Петре Лаврове. М., 1985.

Дворец Великого князя Владимира Александровича

(1872 г., архитектор А. И. Резанов; Дворцовая наб., 26)

«Не существовало в Петербурге двора популярнее и влиятельнее, чем двор великой княгини Марии Павловны, супруги Владимира Александровича. Да и сам великий князь умел пользоваться жизнью полнее всех своих родственников. Красивый, хорошо сложенный… с голосом, доносившимся до самых отдаленных комнат… большой любитель охоты, исключительный знаток еды (он владел редкими коллекциями меню с собственными заметками, сделанными непосредственно после трапезы), Владимир Александрович обладал неоспоримым авторитетом…

Великая княгиня Мария Павловна… умная, образованная и любезная женщина, представляла удивительно подходящую пару для Владимира Александровича… Великая княгиня окружала себя выдающимися людьми… в своем дворце в Петербурге. Вела она и обширную переписку со многими видными деятелями Европы…

Двор великой княгини блистал фрейлинами, которые были одна краше другой, притом все умницы и веселого нрава. Мария Павловна требовала, чтобы и вся прислуга имела элегантный и красивый вид. Из своих гостей она сближалась только с теми, кто умел разговаривать и не давал скучать.

Дворцовая набережная, 26

С этими-то ближайшими и наиболее влиятельными родственниками отношения большого двора и стали наиболее натянутыми»[46].

Такой видел жизнь, кипевшую в этом дворце, Александр Мосолов, начальник канцелярии Министерства Императорского двора. Каждый день наблюдая за жизнью Николая II и Двора в Зимнем дворце, Мосолов по долгу службы также был в курсе всех дел малых дворов, например, располагавшегося в этом дворце, в нескольких метрах от Зимнего, двора Владимира Александровича, дяди императора, и его блистательной жены.

Видел он и холод в отношениях двух семей. Николай II испытывал перед властным дядей робость и не стремился допускать его до государственных дел. А предпочитавшая уединение императрица Александра недолюбливала популярную и успешную в общественной жизни Марию, которая одним движением руки собирала миллионы на благотворительность, искусно вела дипломатические беседы и демонстративно отпускала шутки по поводу того, что она, в отличие от императрицы, свое ремесло знает.

Именно в этом дворце, по соседству с императорским, проходили бесконечные балы и приемы, на которые стремился попасть весь свет. В этих же стенах произошел и окончательный разрыв двух родственных семей.

В 1905 году старший сын Марии и Владимира Кирилл женился на своей кузине, не испросив разрешения императора. Вся семья ожидала, что Николай II, соблюдая формальность, сделает ему выговор, «пожурит» и простит. Но давний накал отношений, немилость императрицы Александры, увеличившаяся еще и от того, что женой Кирилла стала не кто-нибудь, а разведенная супруга ее брата, привели к более жестоким мерам.

«Вскоре после свадьбы Кирилла Владимировича стало известно, что он приезжает в Петербург один принести повинную за брак без разрешения государя…

Великий князь приехал в 9 часов вечера прямо с вокзала во дворец своих родителей, а в 10 часов ему доложили, что явился министр двора и желает его видеть по приказу царя.

Граф Фредерикс объявил Кириллу Владимировичу, что император повелевает ему в тот же день выехать обратно за границу и что доступ в Россию ему впредь воспрещен. О прочих налагаемых на него наказаниях он узнает по прибытии на место своего жительства. В тот же день в