Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ползи! – Я пистолетом указала Кристине на дверь, и она неуверенно поползла, всхлипывая.
Таким образом я вовсе не хотела ее унизить и напугать ее еще больше, просто если бы я разрешила ей встать на ноги, она бы скорее всего побежала. Ребята могли занервничать и выстрелить, а иметь на своей совести еще и ее смерть я не хотела. И как бы неправдоподобно это не звучало, мне не смотря ни на что, было ее жаль, и я прекрасно понимала, что она сейчас чувствовала.
Слева от двери стоял небольшой шкаф, в котором мы оставляли сумки и верхнюю одежду. Я заглянула в него и, вытащив две сумки, пошла за ней.
– Эт че такое?! – сердито гаркнул Алеша.
Вторая продавщица лежала на полу рядом со стулом с перекошенным ртом, держась одной рукой за грудь.
– Кончилась бабуля, – грубым женским голосом ответила стоявшая рядом мотоциклистка, автомат которой был украшен браслетами и цепочками с подвесками.
– Черт! – выругалась я и рукой с пистолетом провела по волосам.
– Мы ее не трогали! – поспешила оправдаться мотоциклистка.
– Даже шлемы не снимали! – вставил еще кто-то.
– С твоей рожей, Прыщ, это очень умно, – ответил ему Серый, прверяя пульс продавщицы.
– На х*й иди! – огрызнулся в ответ мотоциклист.
Я взглянула на Алешу: он пожал плечами, мол, бывает.
И то верно… В жизни всякое бывало. Жаль.
Я осмотрела сумки и вытащила из одной кошелек, в котором было пенсионное удостоверение на имя Карастелевой Антонины Петровны.
– Алеша…
Брат словно читал мои мысли и уже доставал телефон, чтобы сделать фото. Смерть продавщицы была несчастным случаем, но все же я была ответственна за него. Купить ей жизнь я не могла, но позаботиться о ее семье, если таковая имелась, было в моих силах.
Не искупление, конечно, но все же…
– Чего смотришь на меня? – бросила я Кристине, сидевшей, как собака у моих ног. – Бери и тащи! – Бросив сумку мертвой продавщицы, я кивнула на охранника. – Кристина смахнула сопли рукавом рубашки и по-прежнему на четвереньках потащила волка на улицу. – Дальше! Дальше тащи! – прикрикнула я уже на улице.
Навстречу нам вышел из-за угла молодой парень. При виде происходившего он попятился назад, доставая телефон. Алеша лениво подскочил к нему и, вырвав телефон, смял его в ладони, и сбросил на асфальт его остатки.
Паренек побледнел от страха, вращая глазами, но не двигаясь с места. Надеюсь, он не обмочится. Такое можно было только Никите, другим же лучше было не испытывать Алешу.
Я отвернулась от него и швырнула Кристине ее сумку.
– Будь умницей, Кристина, – сказала я. Мотоциклисты за моей спиной уже доставали гранаты. – И мы с тобой больше никогда не увидимся, – добавила я.
Благоговейно глядя на меня снизу вверх, она закивала и прижала к себе сумку.
Гранаты, брошенные в магазин, одна за другой взрывались, выбивая стекла. Это не было так уж нужно, но с другой стороны, почему бы и нет?
Последняя граната еще даже не отшумела, а уже слышался приближавшийся вой полицейских сирен. Центр города, твою мать!
Ребята быстро оседлали стоявшие за углом мотоциклы, а мы с Алешей поспешили к внедорожнику. Я оглянулась на Кристину, но ее уже и след простыл, и охранник-волк, все еще находившийся без сознания, лежал на асфальте один.
На ближайшем перекрестке мотоциклисты на всякий случай разъехались, и непосредственно до "Аркады" внедорожник сопровождал только один мотоцикл – Серого.
В лифте меня посетило странное чувство, будто я раздваивалась, и пока та я, которая все глубже уходила в темноту, не отсоединилась от меня, чтобы спокойно ждать, когда я снова позову ее, я решилась на последнее, что сегодня еще могла.
– Сереж… – Я придержала Серого у лифта. – Пусть…
– Ребята уже поехали. – Серый выдавил подобие душевной улыбки, на которую только был способен. – Проверят, что смогут.
– Пусть начнут с… – начала я.
– Казино, – закончил за меня Серый. – Они знают. – Он достал из-под курточки мой пистолет и протянул мне. – Ты отдыхай, – добавил Серый. – Я дам знать, если что-то будет.
– Хорошо. Спасибо, – выдавила я, опустив взгляд на гладкий ствол, источавший тонкий аромат серебра, пороха и смерти.
В то, что ребятам удастся что-то найти я не верила, но бездействие просто убивало.
Оставив обувь в прихожей, я прошла в гостевую ванную. Выглядела я хорошо, если не сказать блестяще, но чувствовала себя препаршиво и, положив пистолет на край зеркала, тщательно вымывала руки по локоть, ополаскивала шею и даже грудь. Мне не хотелось, чтобы сыну передался хоть малейший запах того, что я сегодня делала.
На выходе из ванной я столкнулась с Розой и Мартой. Обе осторожно принюхивались, изучая, видимо, не до конца смытый запах смерти, но я сделала вид, что не заметила этого.
В конце концов они обе знали, на что подписывались, когда решили остаться с нами, а уж старой волчице, работавшей и с моим отцом, и с Ангеловым, так и вообще подобные запахи вперемешку с ароматом мяса с кровью были давно привычным делом.
– Есть новости? – с той же осторожностью, но и искренним беспокойством спросила Роза.
– Нет, – ответила я и устало провела рукой по волосам. От них вкусно пахло… Вообще в пентхаусе вкусно пахло, и у меня невольно заурчало в животе.
– Ничего, Кирочка! – Роза взяла меня за руки и сжала их. – Все будет хорошо! У тебя все получится!
Марта согласно закивала. Я же почувствовала крепкую горечь.
Да уж… У меня все получится… Как и всегда…
– Никита спит? – Я провела взглядом Алешу, ворчавшего по пути в детскую на Серого из-за крошек с бутерброда, который тот разбрасывал везде, где только можно было.
– Уже нет! – прислушавшись, улыбнулась Марта, как и я провожавшая Алешу взглядом.
Тут и я услышала характерные для нетерпения сына звуки и поспешила к нему.
– Кирочка! А покушать? – крикнула мне в след Роза, но я только рукой махнула. Я вернулась домой, где была только матерью, а для матери на первом месте всегда были потребности ребенка.
Эвелина скользнула по мне ничего не ожидающим взглядом и продолжила складывать игрушки, которые мы с ней еще утром разбросали, подбирая для Никиты подходящую.
Алеша, не сдаваясь, пытался заинтересовать племянника каким-то зверьком, смутно напоминавшем белку. Полагаю, пистолетик он если не выбросил, то засунул очень далеко.
Никита, надув щеки, смотрел, конечно же, не на игрушку, а на подбородок своего дяди, на котором, по его мнению, очень не хватало чего-то, за что можно было схватиться.
– Зря ты от бороды избавился, – сказала я, взяв у Эвелины белого единорога с шикарным хвостом.