– Я представляла тебя иначе.

Я подняла взгляд и в недоумении посмотрела на Эвелину. А это обещала быть интересная история!

Эвелина улыбнулась, заметив мой интерес.

– Помню, – она удобнее устроилась на помидоре и поправила челку, – когда Гриша заявился ко мне посреди ночи грязнющий, как черт, и сказал, что станет отцом, я честно подумала, что он выпил или что-то не то покурил.

Эвелина снисходительно улыбнулась, мол, плохо, конечно, но всякое бывало. У сына была тяжелая работа. Надо же было как-то стресс снимать!

Я украдкой взглянула на нее: а она вообще знала, что ее единственный сын наемный убийца?

– Как же у него глаза блестели! Ух! – не заметив моего взгляда, продолжала Эвелина. – Бегали туда-сюда, будто искали кого-то, и тогда я поняла, что это было правдой. А еще я поняла, что причиной его такого поведения была еще и девушка, которая от него забеременела. Потом он исчез где-то на месяц, а когда вернулся, сказал, что если все сложится, как он задумал, то понадобится моя помощь, потому что у девушки с красивым именем Кира никого нет. Кира… – Эвелина мечтательно захлопала густо накрашенными ресницами. – Я представляла себе миниатюрную девушку с длинными светло-русыми волосами, нежно-голубыми глазами и теплой улыбкой, от которой мой Гриша был без ума и менялся прямо на глазах. Я думала, что она очень молодая и откуда-то из пригорода, куда не так доставала та жизнь, которую вел в городе мой сын.

Я чуть не засмеялась. Вот это промах! Причем я даже не могла определить, что для нее оказалась более прискорбным: то, что я была темноволосой и отнюдь не миниатюрной, или же то, что я имела такое темное прошлое, что жизнь ее сына трещала по швам в эту самую минуту?

Эвелина, оставив мечтательность, посмотрела на меня с каким-то таким выражением, что я поняла, что ни разгадывать его смысл, ни тем более слушать дальше об ее представлениях и ожиданиях в сравнении с суровой реальностью, мне очень не хотелось.

Уж не знаю, была ли она осведомлена о том, чем занимался Гриша и что нас с ним связывало кроме Никиты, но для нас обеих лучше было оставить все просто вот так, под знаком вопроса или же многоточия.

– Расскажите мне что-нибудь про Гришу, – попросила я, взглянув на сына.

Когда-то я боялась, что если Никита был от Ангелова и будет похож на него, напоминая мне о том, что я сделала. Теперь же, когда не вооруженным взглядом было видно сходство Никиты с настоящим отцом Гришей, мне, с учетом происходившего, начинали закрадываться мысли, что в случае, если я не найду его, не… спасу, то сын точно будет всю жизнь напоминать мне о том, что я сделала, и даже после смерти я буду страдать от того, что неоднократно повторяя, что одной любви было всегда недостаточно, я все равно забыла это и не сделала того, что нужно было, чтобы свою любовь сохранить и обезопасить.

Эвелина с пониманием улыбнулась и на ее лице заиграла нежность материнских воспоминаний.

– Я родила его еще, когда мне не было двадцати, – начала она. – Кем был его отец, я не знала, и в свидетельстве о рождении указала в отчестве его деда Георгия. С ним я никогда не ладила, но Григорий Георгиевич звучало лучше, чем Григорий Дмитриевич или Григорий Александрович. С величием, понимаешь? Я боялась, что однажды он спросит про отца, но мой Гриша ни разу не спросил об этом и ни разу не упрекнул в том, что мы жили в полуразваленном доме с такими же проститутками, как я. Но ты не волнуйся, Кирочка! – вдруг спохватилась Эвелина, не верно трактовав выражение моего лица, ведь я не была шокирована и на самом деле подозревала о том, кем она была раньше. – Вы с Гришей точно не брат и сестра! – добавила она, покачав головой в знак уверенности.

От неожиданности я даже открыла рот и отвела взгляд от сына. Мне такое даже в голову не приходило!

– Твой отец, – продолжала Эвелина, – заходил, конечно, к нам, но только, чтобы узнать, не обижает ли кто нас или, может, болтает что-то любопытное, но женщин он предпочитал чистеньких, так что ты не волнуйся!

У меня просто не было слов, и я захлопнула рот, не без усилий проглотив то, что в принципе могло быть, и даже было уже доказано Алешей – моим старшим братом по отцу.

– Гриша, – как ни в чем не бывало продолжила Эвелина, – был очень добрым мальчиком. Дрался, как я тебе уже рассказывала, часто, но всегда говорил, что это было по делу. Еще он очень любил животных. Постоянно кого-то к нам с девчонками таскал. А однажды, – Эвелина строго посмотрела на незаметно подкравшегося Серого, подпиравшего с сигаретой за ухом дверную раму, – вот этого босяка привел. Сказал: мама, ему некуда идти! – Она с чувством всплеснула руками. – Все! Точка! Ноябрь тогда был, снег уже лежал, мороз был. Ну… Куда было деваться? – Эвелина снова всплеснула руками. – Пришлось оставить: кормить худо-бедно и одевать, грамоте какой-никакой учить… Ты же умеешь читать? – будто усомнившись в собственном утверждении, с подозрением спросила она.

– Чуть-чуть, – усмехнулся Серый.

– И на том спасибо! – махнула рукой Эвелина и продолжила что-то тарахтеть.

Я же, почувствовав взгляд Серого, посмотрела на него. Одновременно с этим и ощутила запахи улицы: первая группа ребят, которую Серый дожидался, чтобы не оставлять меня одну, вернулась и, судя по его взгляду и беззвучному вопросу, хороших новостей они не принесли, и он хотел уехать, чтобы продолжить поиски Гриши.

Я кивнула ему, взглядом передавая просьбу быть осторожным и чуть, что звонить. Серый кивнул в ответ и также незаметно, как и появился в дверях детской, исчез.

Кто знает, может, именно ему, брату Грише, хоть и не по крови, улыбнется удача, и он хоть что-то найдет.

Ночь – самое страшное время суток, приоткрывающее нам самые потаенные страхи. Они выходят из нашей внутренней темноты и нападают всегда внезапно, терзая и отравляя каждую клеточку.

Я хотела перенести кроватку Никиты в нашу с Гришей спальню, чтобы ночью быть рядом все время, но Алеша сказал, что я только буду шариться из угла в угол и мешать ребенку спать, и я вынуждена была с этим согласиться. Если днем мне еще хоть как-то хотелось спать, то к ночи в глаза будто спички вставили, и они просто отказывались закрываться.

Помывшись, я надела Гришину футболку. По хер, что она было белого, то есть не фартового, как говорил Алеша, цвета. Удача все равно давно от меня отвернулась, и все, что я имела в своей жизни, было настолько вымученным, насколько только можно было представить.

Впав в подобие меланхолии, я крутилась возле кровати, ощупывая резьбу на столбиках балдахина. Крышу Гриша снял, оставив только перекладины, на которых висели кремовые шторы, не мешавшие обозрению части зеркального потолка над кроватью.

Время от времени я ощущала на коже бархатное дыхание с оттенком крови своей второй половины, которая отделилась от меня, когда я переступила порог дома. Она была рядом и по-прежнему ждала, когда я к ней потянусь, чтобы свести еще одни личные счеты, ведь именно так со стороны выглядело убийство Артура. А впрочем…