Разобравшись наконец с этим всем, Аня улеглась на диван. Накрылась пледом и лежала, прислушивалась к звукам. В доме было тихо. Как будто и не было здесь этого опасного мужчины, от которого ей надо держаться подальше в целях самосохранения.

Потом она ворочалась с мыслью, что утром поблагодарит Волошина за все и уедет. Ничего личного, просто из соображений вежливости. Снова ворочалась, наконец заснула.

***

Глубокой ночью, когда девушка уже спала, Максим заходил. Долго смотрел на спящую, испытывая странное чувство. Он никогда не разменивался на мелочи, смолоду ставил перед собой высокие цели и достигал их. Потому что только это имело в жизни смысл. Расти над собой, накапливать потенциал, переходить на новый уровень.

Сейчас смысл каким-то образом сосредоточился в ней. Словно там, в ресторане, подсев к нему, она набросила на него какую-то сеть, пометила. Раньше он всеми силами боролся, теперь что-то изменилось.

Потребность. Ему нужно было видеть ее, знать о ней все. До мелочей, что она поела, сходила ли в туалет… Ему было важно! Паранойя. Она может быть беременна, говорил себе мужчина, причина только в этом. Но где-то глубоко внутри он уже знал, что не только.

Девушка шевельнулась во сне и тихо простонала, повернув голову. Открылась взгляду шея и узкая полосочка тела в вороте рубашки… Неудовлетворенное желание немедленно плеснуло ядом в кровь! Но он же понимал, нельзя сегодня. Сегодня ей надо дать отдохнуть. После. Мужчина медленно выдохнул и вышел.

С утра Волошин поехал на работу.

О том, чтобы в его отсутствие Анна ни в чем не нуждалась, он позаботился. Но все равно, пока ехал, мыслями был там. Ему было неспокойно. В конце концов, все это вылилось в осознание, что целый день он не продержится.

Но это было решаемо.

Уже когда подъезжал к офису, пришло состояние тревожности. Вчера Анну здесь видели, наверняка запомнили. Внешность у нее… Максим шумно выдохнул, на память пришло ночное воспоминание. Ее тело в его руках, полуоткрытые губы, подернутый поволокой взгляд. Так ярко, что у него на мгновение прикрылись глаза, горячей судорогой пробежало желание.

Да, внешность у нее запоминающаяся.

Скорее всего, найдутся те, кто видел, как он выводил ее из здания. И таких будет немало. Это помимо записей с камер. Но и это решаемо.

Он припарковал машину и направился в офис.

Когда входил в здание, охватил цепким взглядом зал. Группы людей, охрана, ресепшен. Камеры. Раньше его это интересовало меньше всего, сейчас он ощущал себя так, словно какая-то покалывающая сеть накрыла кожу. Максим сощурился, отмечая все детали, и прошел к лифтам.

Довольно об этом, ему нужно было быстро привести здесь все в порядок и вернуться в дом. Сейчас это было приоритетно и важно. Лифт шел быстро, однако ему казалось, что время ползет. Наконец Максим добрался на нужный этаж. Еще пара минут, и он уже был в своем кабинете.

Через полчаса у него должно было состояться совещание. Обычный распорядок. Но сейчас ему нужно было кое-что поменять. Он вызвал секретаря и сказал:

— Меня не будет с обеда. Перенесите все встречи.

Женщина кивнула и стала сосредоточенно помечать у себя, а он продолжал:

— Что у вас еще, дайте сюда, я посмотрю.

Были документы на подпись, пакет предложений. Это он отложил.

— Подготовьте отдельно.

Он не успел договорить, в кабинет вошел Пинский. Взметнулось раздражение. У молодого да раннего коллеги образовалась привычка вламываться к нему по утрам? Это надо было пресечь.

— Доброе утро, Андрей Валерьевич, — поздоровался он первым, смерил Пинского взглядом и откинулся на спинку кресла.

А тот стоял перед ним навытяжку, как студент перед преподавателем. По жизни так оно и было, Волошин считал себя матерым, а мальчик только отращивал когти и клыки. Поэтому символизм ситуации был очевиден. Однако Пинский ментальному посылу не внял и вместо того, чтобы уйти, прошел к столу. Отодвинул кресло и сел.

— Здравствуйте, Максим Александрович, — кивнул ему, и сразу без предисловия: — Я слышал, Комаровой вчера было плохо?

А у него начало пригорать в груди, однако Максим ответил спокойно:

— Да, вчера у Комаровой был приступ. В настоящий момент она проходит обследование в клинике.

— Где? Я хотел бы ее видеть.

Максиму показалось, что гнев выжжет его изнутри. Он медленно подался вперед, сцепил руки перед собой и проговорил:

— Мне неизвестен адрес.

Какое-то время Пинский смотрел на него так, будто хотел пробуравить взглядом, потом бросил:

— Благодарю за информацию.

Встал и ушел.

А Максим понял, что не оставит здесь Анну.

Положение обрисовалось со всей ясностью. Не могло быть и речи о том, чтобы она в эту неделю, пока все под вопросом, появлялась в банке. И потом тоже оставлять ее здесьработать было нецелесообразно. Надо продумать, как чисто вывести ее из игры, и технически это было возможно.

Но уже сейчас он предвидел со стороны Анны волну возмущения и протестов. Это вызывало беспокойство. Мужчина прошелся по кабинету, подошел к окну, выдохнуть раздражение. По-хорошему, ему бы уже сейчас следовало вернуться. Максим назначил себе время до полудня.

А перед самым началом совещания ему был звонок. Один из членов кредитного комитета банка, Геннадий Трунов.

— Здравствуй, Максим Александрович.

Звонок насторожил, но Максим ответил на приветствие.

— Что там у тебя происходит с Андреем? — спросил тот после пары ничего не значащих фраз.

Знал же, что ему не понравится разговор!

Пинский был протеже Трунова, приходился ему родственником. Потому и так быстро рос на удобренной почве. Раздражение тлело внутри, однако Волошин спокойно, чуть насмешливо, по-отечески так, проговорил:

— Заинтересовался одной молоденькой девицей твой Андрей Валерьевич.

— Да, я слышал что-то такое, — ответил Трунов. — Что-то о том, что ты перебил у него сотрудника, забрал себе.

Факелом взвился гнев. Ай да Пинский, молодой да ранний, решил копнуть под него и ударить первым? Получит юноша по самое не могу, чтобы не совался к нему больше.

— Именно, — нехорошо усмехнулся Максим. — Твой племянник увлекся. Ты должен понимать, что столь явный интерес к молоденькой сотруднице ни к чему хорошему бы не привел. Сам знаешь, у нас не поощряются подобные отношения. Вот я и вмешался, избавил его от этой проблемы. Потом еще благодарить меня будет, когда поймет.

На том конце осмысливали. Наконец Трунов прокашлялся и сказал:

— Я понял. Спасибо, что помог.