– О, Лени, я знаю, о чем ты говоришь! Есть такие люди. Они живут в долине Зарна. Знала бы ты, какие же они упрямые! Я столько времени пытаюсь уговорить их попозировать мне, но они – ни в какую! Ни подарки, ни деньги их не интересуют. Попробуй, но вряд ли они согласятся сниматься.

В сердце Лени вселилась надежда. Главное, чтобы они оказались именно такими, какими она их себе представляет, а уж там как-нибудь уговорит!

В воскресенье Лени и Шнеебергер спустились в долину и пошли к церкви в деревушке Сарентино. Богослужение только закончилось, и из дверей начали выходить первые крестьяне. Лени с замиранием сердца взглянула на них и обомлела. Вот же они! Вот ее крестьяне, которые должны быть в ее фильме! Одетые во все черное, со строгими лицами! «Прямые потомки вестготов» – как сказал друг-художник. Она радостно схватила фотоаппарат и побежала к уже собиравшимся перед церковью группам людей. Однако те на ее приветствие отвернулись дружно, как по команде. Хозяин местной гостиницы тоже не сильно ободрил Лени, сообщив, что крестьяне эти живут в своих хуторах очень замкнуто, настолько, что даже никогда не видели себя на фотографиях. Эти слова Лени запомнила. Может, так удастся их заинтересовать? Она незаметно сделала несколько снимков и в следующее воскресенье, когда мужчины-горцы сидели в трактире за кружкой вина, подкралась к ним сзади и выложила на стол снимки. Спустя некоторое время один из них взял в руки фотографию и стал ее рассматривать, потом засмеялся. Другие тоже заинтересовались, и за столом возник разговор. Лени тут же велела подать красного вина. Уже вскоре Лени сидела среди них и пыталась уговорить их на съемки. Эти люди даже и не подозревали о существовании кинематографа. Между тем, они все же согласились помочь странной молодой женщине, но только после августа – в сентябре у них сбор урожая.

Воодушевленная, хотя и немного опасавшаяся за успех предприятия с крестьянами, Лени вернулась в Берлин за своей командой. Уже через несколько дней она и еще пятеро ее помощников поехали в Боцен: Шнеебергер, Карл Буххольц – администратор, Вальтер Римль – гамбуржец из лыжного дуэта в фильме «Белое упоение» – фотограф, Вальди Траут – бухгалтер и Гейнц фон Яворски – ассистент Шнеебергера.

Съемочная группа обосновалась в деревушке Форольо, где на все поселение приходилось лишь девять взрослых и несколько детей. Многие жители уехали в Америку, поэтому большинство домов пустовало. Таким образом, каждый из киногруппы мог занять отдельный дом. Телефона, почты и газет здесь не было. Это был настоящий рай. А уж как было приятно работать, зная, что никто не стоит за спиной и не подгоняет съемки! Погода стояла отличная – светило солнце. Все занимались общим делом – снимали, каждый день проявляли небольшой кусочек пленки, чтобы посмотреть, что получилось, а вечерами сидели у полуразрушенного камина в одном из домов и обсуждали планы на завтрашний день.

Операторы снимали на новую пленку АГФА с низкой синей и высокой красной и зеленой чувствительностью – это создавало весьма романтический эффект, дополнявшийся сюрреалистическим оттенком при использовании цветных фильтров. Например, красный фильтр не пропускал синие лучи, поэтому на пленке производился драматический эффект затемнения. Лени убедила Шнеебергера совместить при съемках леса зеленый и красный фильтры. Блоха попытался протестовать, заявив, что от этого образ будет окончательно утерян, но Лени упрямо стояла на своем. Впоследствии оказалось, что она уперлась не напрасно: получилось, что все зеленые листья оказались белыми. Выглядело просто волшебно – то, что и нужно было!

Через месяц съемок пленка была отправлена в Берлин на проявку. Лени ждала с замирающим сердцем. Момент истины!

Вскоре пришла первая телеграмма – от Фанка. Трясущимися руками Лени открыла ее: «ПОЗДРАВЛЯЮ РЕЗУЛЬТАТАМИ ТЧК МАТЕРИАЛ ВЫШЕ ВСЯКИХ ПОХВАЛ ТЧК ТАКИХ ОБРАЗОВ НИКОГДА НЕ ВИДЕЛ ТЧК АРНОЛЬД». Лени аж подпрыгнула от радости. Все внутри нее ликовало. Через некоторое время пришла вторая телеграмма – на этот раз от Зокаля. Он деловито, без лишних восторгов, сообщал, что готов принять участие в дальнейшем финансировании проекта с условием, что Лени возьмет на себя издержки по съемкам.

Вся группа плясала как сумасшедшая, это было настоящее единение. После таких воодушевляющих посланий все стали работать с еще большей страстью. Лени же вообще ничего не видела вокруг – для нее существовал только ее фильм. Все они были как одна большая семья – почти не ссорились, платили за все из общей казны, работали не покладая рук. В августе к группе присоединился Матиас Виман – исполнитель главной мужской роли, а спустя две недели приехал Балаш. Начались съемки у Хрустальной горы. Съемочная группа перебазировалась в хижину высоко в горах, ежедневно довольствуясь лишь хлебом и сыром. Каждый день двоим из группы приходилось спускаться вниз и проявлять кусок пленки – в пять утра Лени уже должна была их просматривать.

Затем настал черед съемок в Сарентино. В семь утра на площадь были приглашены все крестьяне, отобранные по фотоснимкам. Придут ли они? Лени не спалось, она очень переживала – да и нельзя было терять ни дня, поскольку Вимана уже ждали в театре. Ночью лил дождь, Лени уже была готова к провалу – разве в такую погоду придет кто-нибудь? Однако на часах еще не было семи, а на площадь начали подтягиваться первые жители, потом еще и еще. Пришло даже больше, чем она просила. Лени выбежала на улицу и подошла к каждому из них, пожала всем руки. Крестьян усадили в машины и увезли к подножию разрушенного замка Рункельштейн. В тени раскидистых буков уже стояли приготовленные деревянные столы и вино. Первым делом крестьянам налили вина – они сразу же перестали стесняться, так что Лени, сняв первые легкие сцены, уже могла переходить к более трудным. Вечером крестьян отвезли обратно в деревню – так продолжалось около недели. В последний день съемок оставалась еще сцена большого сельского праздника, однако на часах уже была полночь. Горцы устроились спать за столами и под деревьями. Лени была в ужасе – всю неделю она почти не спала, а поесть иной раз и некогда было – и вот теперь это… как же их разбудить?! Помощники подтаскивали к спящим скамьи, бочки. И тут пришли музыканты и грянули польку. Спящие крестьяне мгновенно проснулись – теперь можно было снимать. С помощью вина обстановка оживилась. Крестьяне пустились в пляс. В два часа ночи съемка уже закончилась. Пленку быстро запаковали и отправили в Берлин. Утром жители попрощались с Лени, пропев ей под окнами серенаду, а одна старушка подарила ей букет из восковых цветов.

На дворе стояла середина сентября. Предстояло отснять сцены на Бренте, когда Юнта забирается на Хрустальную гору. Хотя кое-где уже лежал снег, стояла солнечная погода, так что съемки закончились быстро, и уже через 10 недель все вернулись в Берлин. Лени, затаив дыхание, просматривала на проекторе проделанную ими работу – получилось очень даже неплохо. Теперь оставалось провести два дня съемок в павильоне с единственной в фильме декорацией – хрустальным гротом, стоившим 10 тысяч марок и сооруженным из осколков стекла. После этого Лени приступила к монтажу – за экономией средств монтаж пришлось осуществлять самостоятельно. Она часами сидела и меняла местами то одни кадры, то другие, но что-то все не получалось. Тогда она решилась просить помощи Фанка. На следующий день Фанк сообщил ей, что все готово, он все смонтировал – поменял местами почти все сцены. Лени от ужаса не могла вымолвить ни слова, потом закричала: