— Ты сделал ремонт?

— Еще в прошлом году, — пожимаю плечами. Коридор достаточно просторный, в нем полно места, света и воздуха. Но мне все равно нечем дышать. Сглатываю, сжимаю и разжимаю кулаки. Я ведь действительно верил в то, что между нами все изменилось! После того, как она кончила у меня на языке… Что еще мне было думать? Что еще мне, мать его, надо было думать?! Я поплыл, как последний дебил. Нафантазировал себе всякого. И только теперь понимаю, каким же был дураком.

— Проходи. Будешь завтракать?

— Нет.

— Кофе? — не сдаюсь я.

— Да, пожалуйста.

Мы такие показательно вежливые друг с другом, что от этой неискренности сводит зубы. И, думаю, не только у меня. Лишь Полинка весела и жизнерадостна. Скачет по коридору вприпрыжку.

— Марьяна, что происходит? — не выдерживаю я.

— Понятия не имею. Я возвращалась с работы, когда на меня налетели репортеры…

— Я не об этом!

Марьяна вздрагивает. Ведет пальцем по столешнице и, не глядя на меня, шипит:

— Не смей на меня орать! Ты пугаешь меня…

— Бред! Ты знаешь, что я никогда тебя не обижу! Больше нет…

Мне совершенно не хочется ругаться в присутствии дочери. Я оглядываюсь на нее, но, к счастью, Полинке совершенно не до нас. Она сидит на полу и старательно стягивает платье с новенькой куклы Барби. Понятия не имею, зачем Полинка каждый раз их раздевает. Она даже не пацан…

— Я не хочу это обсуждать, Демид!

— Но нам нужно это сделать. Так не может больше продолжаться!

— Не понимаю, о чем ты.

— Черта с два ты не понимаешь!

Злюсь! Злюсь так, что с трудом сдерживаюсь. Чувствую себя преданным и использованным. Не потому, что наш секс — это всегда игра в одни ворота. Тут в другом дело… Меня бесит, что она играет на моих чувствах. Сознательно и искусно. Сначала подпускает к себе, манит несбыточным, а потом идет на попятный, отвешивая мне пинка под зад. Когда это случилось в первый раз, я еще мог поверить в случайность. Но дважды… Нет уж, увольте.

— Я приехала, чтобы решить вопрос с прессой.

Марьяна все же поднимает взгляд, и то, что я в нем вижу, заставляет меня выдохнуть и притормозить. Задуматься о том, не мог ли я ошибиться. Она растеряна. Она так растеряна, что кажется, еще чуть-чуть, и сбежит от меня, роняя тапки. Выдыхаю и отступаю в сторону.

— Да. Я уже обсудил ситуацию с Норманом…

— Уже? Но… как? Я ведь хотела принять участие в разговоре! Меня это тоже касается! — заводится Марьяна.

— В этой ситуации действовать нужно было оперативно.

— Ладно, — Марьяна нерешительно соглашается. Я вижу, как в ней борются здравомыслие и обида. Первое побеждает. — Выкладывай, что вы решили.

Ставлю перед Марьяной чашку ароматного кофе и рассказываю ей все, как есть. Она задумчиво трет лоб, иногда хмурится, иногда, соглашаясь, кивает.

— Пресс-релиз — это…

— В нашем случае — что-то вроде официального комментария для прессы. Во избежание кривотолков. Ты же знаешь, как это бывает.

— Нет, Демид! Я не знаю. И знать не хочу. Но теперь ведь ничего не изменишь…

Марьяна встает со своего стула и подходит к окну. Она выглядит опечаленной. Да, пожалуй, это наиболее подходящее слово. Иду следом. Становлюсь за спиной. Марьяна медленно оборачивается.

— Ты выглядишь уставшей.

— Я после дежурства, Демид.

Киваю. На бледном от беспокойства лице круги под глазами кажутся особенно яркими. Протягиваю руку.

— Что?

— Пойдем. Я постелю тебе в гостевой.

— Я не собираюсь у тебя оставаться.

— Но хотя бы отоспаться после работы ты можешь?

— Лучше я это сделаю у мамы… — вяло протестует Марьяна.

— Да брось. Вдруг она не одна?

Марьяна морщится. Она явно не в восторге от личности ухажера матери, хотя мне он показался нормальным мужиком. Да и Полинке Воронов тоже понравился. С другой стороны, наверное, иначе быть не могло, учитывая какую роль тот сыграл в ее прошлом. Марьяна до сих пор остро переживает то, что случилось.

— Ладно. Пойдем. Мне нужно всего пару часов, чтобы прийти в себя.

Киваю. Толкаю дверь в пустующую спальню, захожу внутрь и сдергиваю покрывало. К счастью, кровать застелена. Я не зря плачу домработнице. Марьяна топчется у порога. Поверить не могу, что она до сих пор меня боится, но это так.

— Пойду, принесу сумку, — бросаю сухо и отступаю к двери. Я тоже не железный. У меня тоже есть пределы. И когда Марьяна начинает в страхе озираться по сторонам, она, сама того не замечая, испытывает их все сразу.

Неужели так будет всегда?

Сумка Марьяны валяется у двери. Я подхватываю ее и перед тем, как вернуться в спальню, заглядываю к дочке, но не нахожу ее у телевизора. Внутренне напрягаюсь, хотя и понимаю, что, скорее всего, она просто пошла за Марьяной. Так и есть. Полинка в гостевой. Стоит над спящей матерью, как приведение.

— Эй, — зову тихонько.

— Мама спит?

Перевожу взгляд на Марьяну. Она действительно спит, по-детски подложив руку под щеку. И усталость здесь ни при чем. Кажется, она может уснуть вообще, где угодно.

— Спит. Давай не будем ее будить, — легонько тяну Полинку за руку, а сам как будто не здесь. Память вновь утаскивает меня в не такое уж и далекое прошлое.

Я отхожу на какие-то пару минут. Чтобы включить отопление на полную мощность, да приготовить постель для Марьяны. Быстро возвращаюсь в гостиную и замирю на полпути. Она спит, свернувшись калачиком на широком диване. Но ее сон беспокойный. Глазные яблоки бегают под тонкими голубоватыми веками. Лежащие на щеках ресницы дрожат, между бровей залегла тревожная складочка, и даже сон не сможет стереть с ее лица тревогу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Опускаюсь на пол. Веду рукой ото лба к затылку. Наверное, до этого момента я до конца не понимал, что делаю. Осознание приходит постепенно. Легкой паникой, разливающейся за грудиной, страхом за неё… за нас. Жалостью, что все так получилось. Мне действительно страшно. От того, что я понимаю — не отпущу. Чего бы это ни стоило. Терять мне уже нечего. А ставки слишком высоки. Может быть, если этот ребенок родится, я сумею справиться с собственными демонами и выбраться из дерьма. Может быть… В этом смысле мое желание, наверное, эгоистично. Но мною движет не только оно одно. Я действительно хочу этого ребенка. Скоро мне стукнет тридцать пять. Я многого достиг в этой жизни. Но… моя главная мечта до сих пор не осуществилась. Меня никто и никогда не любил так, как мне того бы хотелось. Бескорыстно, преданно, фанатично… Так, как я умел любить сам.