время в распоряжении беглеца удваивается: время на реакцию начальника, его команда, затем время на реакцию подчиненного – исполнение. Все это сообразилось мгновенно.

Входная дверь словно взорвалась от удара. Чудом не грохнулась наземь водосточная труба – с такой силой крутанулся он вокруг нее, сворачивая за угол. Не забыл пригнуться, пробегая под окном, у которого только что сидел. Не оглядывался, боялся потерять даже долю секунды. Ждал выстрелов – их не было. Он уже бежал вдоль забора – за спиной тихо. Еще поворот, и вот переулок выводит на главную улицу. Здесь – только шагом. Вот кабинет знакомой докторши Порниеце, не раз помогавшей подпольщикам. Впрочем, заходить в самый кабинет не потребовалось. Вошел в приемную, сел у окна, словно ожидающий приема больной, минут десять наблюдал за улицей. Все идут спокойно, погоня явно ринулась куда-то в другом направлении. Тогда он вышел и дошел до дома знакомого рыбака. Там скрывался, не выходя, две недели, а потом окольными путями выбрался из Вентспилса и уехал в Ригу. Он знал, что его бешено ищут по всему городу. И узнал потом от товарищей, что было с погоней.

Ему сразу повезло. Выбежавшие вслед за ним полицейские не успели заметить, как он свернул за угол, и сразу наткнулись на двух старушек, направлявшихся к базару. Размахивая пистолетами, суматошно заорали, спрашивая, куда побежал выскочивший из этих дверей парень. То ли старушки хотели ему помочь, то ли – скорее всего – напугались и махнули руками куда сами шли – к базару. Так преследователи с первых шагов потеряли след.

Вдохновленные его удачным побегом, Эрнест Розенберг и Янис Мильяновский решились вскоре на дело куда более трудное – бежать из Вентспилсской тюрьмы. Тюрьма эта помещалась почти в центре города, в старинной орденской крепости. Часть камер была в замке, стоящем посреди крепостного двора, часть – в выстроенном позднее небольшом помещении, примыкавшем к крепостной стене, которая почему-то именовалась «секретом». В «секрете» было около десятка одиночных камер, в которых политические содержались по двое. Камеры отпирал по очереди дежурный надзиратель три раза в сутки. Он выводил заключенных в туалет – там же в «секрете» – и мыть посуду после завтрака, обеда, ужина. Надзиратель был в «секрете» один. При нем были ключи не только от камер, но и от наружной двери. Другой сидел по ту сторону ворот и обязан был сквозь окошко наблюдать также за двором, но двор обычно был пуст, так что он не особенно себя утруждал.

План был таков: у туалета вдвоем скрутить надзирателя, заткнуть кляпом рот, завладеть ключами, открыть все камеры в «секрете», выпустить товарищей, после этого – во двор. Тут же приставить к стене крепости связанные вместе две койки и перемахнуть через стену.

План провалился сразу. Оглушить надзирателя неожиданным ударом по голове они не решились. Нельзя ведь знать, оглушишь или убьешь. А убивать они не хотели. Думали его припугнуть: молчи, не то… Но он слишком испугался. Испугался сразу до того, что не слышал и не понимал их слов. Втянув голову в плотную шинель, панически барахтался и орал. Они поняли, что все кончено. Сейчас в «секрет» вбежит охрана, кинулись в камеру и успели главное – развязать заранее связанные койки, которые уличали их в подготовке побега.

Осталось обвинение в нанесении телесных повреждений должностному лицу при исполнении служебных обязанностей. В свалке Эрнест и Янис расцарапали надзирателю лицо. Оставался важный для приговора вопрос – преднамеренно или непреднамеренно нанесены телесные повреждения.

Эрнест Розенберг и Янис Мильяновский сочинили и отстаивали версию, согласно которой они собирались совершить проступок сравнительно легкий, наказуемый обычно карцером: осуществить недозволенное сношение с другими заключенными. Они будто бы хотели положить в туалете продукты для товарищей – туалет использовался чаще всего для тюремной «почты», это знали и надзиратели и заключенные. Надзиратель же будто бы воспрепятствовал им да еще набросился с бранью и побоями, после чего они в состоянии аффекта нанесли ему легкие телесные повреждения. Надзиратель, надо полагать, утверждал в суде, что телесные повреждения нанесены ему преднамеренно, и суд стал на его сторону. Тем не менее, приговор оказался значительно легче, чем мог быть, если бы тюремщики смогли доказать, что имела место попытка побега. Мы уже знаем из апелляции Эрнеста, что он получил еще 10 месяцев тюрьмы.

[…]

Рабочие университеты: Карл

Когда Эрнест оказался в тюрьме, Карл решил, что должен заменить старшего брата – и дома, и в профсоюзе. В клубе Райниса он стал руководить изданием стенной газеты. Вместе с ним в редакции работали Карл Приеже, Армин Анкупс, Вольдемар Мелиновский, Карл Рендиниекс и другие комсомольцы.

Скоро стенгазета сделалась настолько популярна, что выход каждого номера становился событием. В субботние вечера люди спешили в клуб, чтобы увидеть свежий номер. Читатели толпились вокруг и тут же обсуждали прочитанное.

Об успехах стенгазеты клуба скоро прослышали и агенты Вентспилсского пункта политического управления. Каждое воскресенье по утрам они стали являться для проверки. Обычно она кончалась конфискацией стенгазеты. Это еще больше увеличило ее популярность.

Ольга Розенберг – жена Жана Розенберга – вспоминает, как однажды Карл с ребятами из редколлегии решили посмеяться над агентами охранки.

В очередном номере газеты Армин Анкупс – он отлично рисовал – изобразил громадного пса с человечьей головой. Черты лица поразительно напоминали руководителя Вентспилсского пункта охранки Синкевица-Садовского. К хвосту пса был прицеплен портфель в точности такой, с каким разгуливал Синкевиц-Садовский. Пес держал в лапах маленькую стенную газетку, сорванную со стены, и злобно рвал ее, разевая пасть. Никаких других материалов в газете не было. И под карикатурой никакой подписи.

В субботу читатели не могли наглядеться на газету. А в воскресенье клубное помещение было переполнено: все хотели видеть, как начальник пункта охранки отреагирует на газету без слов. Около десяти, как обычно, явился Синкевиц-Садовский – рослый, с хорошей воинской выправкой, бывший офицер польской армии. С ним был его помощник Янсонс по прозвищу Косой. Оба поспешно двинулись к газете, чтобы прочитать ее и найти повод для конфискации.

И вдруг застыли как вкопанные. Синкевиц-Садовский побагровел, а Косой зашептал с простодушным возмущением: «На господина начальника похоже!» Это замечание окончательно вывело Синкевица из себя, глаза его налились кровью. Но как быть, если в газете нет ни слова? Какой повод для конфискации найти? Несколько мгновений начальник топтался на месте, чувствуя на себе насмешливые взгляды, потом зло крикнул помощнику:

– Идем!

Карикатура красовалась на стене всю неделю. Но все последующие номера конфисковывались беспощадно. […]

Из донесения