Я постаралась улыбнуться как можно шире:

– Bonjour. Простите, что беспокою вас. Вы говорите по-английски? Anglais? – Марк сказал, что она неплохо говорит по-английски, но я не хотела выказать неуважение.

– Oui. Что вам нужно?

Как можно вежливее и спокойнее, хотя приходилось перекрикивать доносящуюся из квартиры музыку, я объяснила свою проблему с вай-фаем и спросила, не разрешит ли она воспользоваться ее подключением.

– Мы вам заплатим, конечно.

Женщина почти не мигала и от этого казалась еще напряженнее.

– Viens[16], – шмыгнув носом, сказала она. – Заходите.

Она провела меня в квартиру, состоявшую, по сути, из одной-единственной комнаты, набитой множеством холстов. В одном углу я заметила грязную мойку со стопкой немытой посуды, неподалеку – матрас с перепачканным краской покрывалом в индийском стиле и небольшую туристическую горелку. Может, она самовольно заселилась сюда? Судя по обстановке, похоже на то. В комнате пахло грязной одеждой, табачным дымом и скипидаром. Двери в санузел я так и не увидела. Стульев тут тоже не было. Смутившись – женщина по-прежнему не сводила с меня пристального взгляда, – я прошла вглубь комнаты. Большинство холстов были повернуты к стене, но над одним она работала, и он стоял на мольберте в центре комнаты: незаконченный портрет ребенка на коричнево-зеленом фоне. Густые мазки, слишком много краски – портрет казался и впечатляющим, и немного китчевым одновременно. Он напомнил мне столь популярные в семидесятые изображения большеглазых малышей.

– Как интересно, – солгала я. – Вы продаете свои картины?

– Oui. – Она опять шмыгнула носом.

Мне нужно было как-то поддержать разговор – или убраться отсюда к чертовой матери.

– Простите, я не представилась. Меня зовут Стеф.

– Мирей.

Какое красивое имя, похоже на щебет птицы! Оно ей совсем не подходило.

Трек переключился на «Tainted Love»[17], и я поняла, что музыка доносится из эппловского ноутбука модели «Макбук-Про», стоявшего с динамиками на перевернутом ящике на краю дивана. Среди всей нищеты этой квартиры такой ноутбук казался удивительно неуместным.

– Хотите café? – осведомилась Мирей.

Кофе мне действительно хотелось, но чашки громоздились в мойке под жирной, давно немытой сковородой.

– Нет, merci. Спасибо.

Почему-то такой ответ ее обрадовал. Мирей подошла к макбуку и выключила музыку.

– Мирей, можно у вас кое-что спросить?

– Quoi?[18]

– Марк, мой муж, сказал, что вы не знаете Пети, людей, в чьей квартире мы остановились.

Она нахмурилась, будто не понимала моих слов.

– Quoi? – повторила женщина.

– Пети. – Я не могла вспомнить их имена, как ни старалась. – Мы живем в их квартире. На третьем этаже. – Я поймала себя на том, что говорю громко и членораздельно, как делают только самодовольные туристы.

– Non. Тут теперь никто не живет. Только я.

– Но наша квартира кому-то принадлежит.

– Вам тут быть нельзя. Я уже говорила ваш муж.

– У нас нет выбора.

– Откуда вы? Англия?

– Нет. Южная Африка. Afrique du Sud.

Она задумчиво кивнула.

– Идите в отель.

– Нет денег.

И не будет, если мы не сможем разблокировать кредитную карточку. Надеюсь, Марк уже все уладил.

Прищурившись, Мирей вздохнула и кивнула.

– Bien. Согласна интернет. Вы дадите мне десять евро за день.

– Конечно. Спасибо, Мирей.

Если мы не сможем пользоваться карточкой, то едва ли уложимся в бюджет.

– D’accord[19]. Я напишу для вас пин-код.

Она принялась искать бумагу и ручку, давая мне возможность незаметно осмотреть комнату. Рядом с кроватью я заметила полупустую бутылку водки и бумагу для самокруток. Из-под потрепанной простыни выглядывала раскрытая книга. На подушках валялись трусы и какие-то кофточки. Мирей вручила мне клочок бумаги, а потом вдруг схватила меня за запястье. Ее ногти были перепачканы краской – или чем-то похуже.

– Не оставайтесь здесь. C’est mal ici[20]. Вредно. Болезнь.

– Вредно? – Я осторожно высвободилась из ее хватки. Странно, но, невзирая на все ее напряжение, она почему-то меня не пугала. Где-то под этой маской недоброжелательности крылась глубокая грусть, я была почти уверена в этом.

– Oui. Этот дом.

– Что вы имеете в виду? Вредно жить в этом доме? Как синдром больных зданий, когда плохо себя чувствуешь из-за строительных материалов?

Она покачала головой.

– C’est mal.

– Тогда почему вы остаетесь здесь?

– Я как вы. Некуда идти. Теперь до свидания. Нужно работать.

Она выставила меня за дверь, и через пару секунд вновь заиграла музыка. Я задумалась тогда – и думаю до сих пор, – не пыталась ли Мирей этой музыкой отогнать болезнь, поразившую, как она считала, этот дом? Будто Кайли Миноуг и Дюран-Дюран были какими-то дешевыми оберегами от зла.

Вернувшись в квартиру, я залогинилась, ввела пароль и позвонила маме по «Скайпу». До условленного времени оставалось еще полчаса, но мама уже ждала звонка. Хейден сидела у нее на коленях.

– Привет, мартышка. – Я почувствовала, как при виде дочери болезненно сжалось сердце.

– Мамуля!

– Мамуля скоро вернется, обещаю.

Она пробормотала что-то о замечательном подарке от бабули, спрыгнула с колен моей мамы и вскоре вернулась, протягивая в веб-камеру куклу принцессы Эльзы из мультфильма «Холодное сердце».

– Мамуля, смотри!

Я собиралась купить Хейден эту куклу на день рождения, и мама об этом знала, но я постаралась скрыть раздражение. Хейден тянула ко мне ручки, будто могла прикоснуться ко мне сквозь экран компьютера, и снова меня охватило ужасное предчувствие, что я больше никогда ее не увижу. Мы немного поговорили о вчерашней поездке в экопарк и тамошних малышах, а потом она сказала: «Мне пора, пока!» – спрыгнула с маминых колен и умчалась. Мама попыталась позвать ее, но все без толку. Увидеть ее такой счастливой без меня в каком-то смысле было еще хуже, чем если бы она умоляла меня поскорее вернуться домой.