Я поинтересовался, имеется ли у нее опыт подобной работы. Как оказалось, опыт есть, но совсем небольшой – ей уже случалось подрабатывать летом в «Уолденбукс» у себя в Коннектикуте, в местном торговом центре.

– А какие ваши любимые писатели? – спросил я, и этот вопрос ее явно удивил.

– Дженет Фрейм, – отозвалась Клэр. – Вирджиния Вулф. Джанет Уинтесон. – Она ненадолго задумалась. – Поэзию я тоже читаю. Адриенна Рич. Роберт Лоуэлл. Энн Секстон.

– Сильвия Плат? – добавил я и тут же где-то в глубине души постыдился своего вопроса. И вправду было глупо упоминать эту знаменитую поэтессу, основательницу «исповедального жанра», как будто я каким-то образом решил подсказать соискательнице это имя.

– Конечно, – отозвалась она и тут же спросила, а кто мои любимые писатели.

Я с удовольствием ответил. Все это были детективщики в основном, но читал я достаточно много, чтобы неплохо ориентироваться и в классике. Мы продолжали вести беседу все в том же ключе, про писателей, еще где-то с час, когда я вдруг осознал, что пока что задал ей всего один вопрос, касающейся будущей работы.

– В какие часы вы свободны? – спросил я.

– О! – Задумавшись, Клэр коснулась щеки. Я заметил это сразу, не сознавая в тот момент, сколько раз уже подмечал за ней этот жест и как постепенно стал воспринимать его не просто как что-то очаровательное и индивидуальное, а как нечто тревожащее.

– Вообще не понимаю, почему я задумалась, – произнесла она со смехом. – Да в любые часы!

Это было за шесть недель до того, как у меня хватило духу куда-то ее пригласить.

Но даже тогда я обставил это как чисто рабочий выход. Бостонская публичная библиотека проводила мероприятие с Рут Ренделл, и я спросил у Клэр, не желает ли она присоединиться ко мне. Она согласилась, тут же добавив: «Я ее книг не читала, но раз тебе они нравятся, то, значит, точно дело стоящее», – фразу, которую я несколько следующих дней анализировал под разными углами так, как студент-выпускник может разбирать какой-нибудь шекспировский сонет.

– Может, потом зайдем куда-нибудь выпить? – добавил я, и мой собственный голос у меня в голове звучал сравнительно спокойно.

– Конечно! – отозвалась Клэр.

Это было ноябрьским вечером. К тому времени, как мы по диагонали пересекли Копли-сквер, чтобы попасть в библиотеку, уже порядком стемнело, и парк был усыпан хрупкими сухими листьями. Мы направились в глубину здания, в сторону небольшой аудитории. У Рут Ренделл как раз брал интервью какой-то местный радиозвездун, который был больше заинтересован своей собственной персоной. И все же беседа оказалась довольно интересной, а после мы с Клэр отправились выпить в «Наливайку»[45] и просидели там в угловой кабинке до самого закрытия. Говорили о книгах, естественно, и о других сотрудниках магазина. Ничего личного. Но когда мы стояли перед ее многоэтажкой в Аллстоне в два часа ночи, поеживаясь от холодного ветра, она произнесла, прежде чем мы даже успели поцеловаться:

– Я – не лучший вариант.

– В каком это смысле? – рассмеялся я.

– А в том, что какие бы мысли у тебя ни возникали насчет меня, это не самые удачные мысли. У меня проблемы.

– Да мне плевать, – сказал я.

– Ладно, – произнесла Клэр, и я последовал за ней внутрь.

В колледже у меня уже были две подружки: одна – студентка из Германии, приехавшая на год в Амхерст[46] по программе обмена, а другая, когда я учился уже на последнем курсе, – первокурсница, девчонка из Хоултона, штат Мэн, пописывающая в литературный журнальчик, который я редактировал. К обеим у меня были примерно одинаковые чувства. Притягивало меня в них исключительно то, что они сами тянулись ко мне. Обе были экзальтированные болтушки, а поскольку сам я всегда предпочитал помалкивать, это подействовало. Когда Петра возвращалась в Германию, я пообещал ей как можно скорей прилететь к ней в гости. Ее ответ – мол, она никогда не предполагала, что наши отношения продлятся дольше ее времени пребывания в Америке, – одновременно вызвал у меня замешательство и при этом почему-то громадное облегчение. Я-то постоянно находился под впечатлением, будто она влюблена в меня! А через два года, окончив колледж, уже я сам сказал Рут Портер, своей подружке-первокурснице, что теперь, когда я уезжаю в Бостон, а она остается в Амхерсте, нам следует свернуть отношения. Я ожидал радостного безразличия с ее стороны, но вид у нее был такой, будто я выстрелил ей в живот. После серии выматывающих душу разговоров я наконец ухитрился порвать с ней, сознавая, что при этом жутко ее обидел. Я решил тогда, что не слишком-то хорошо умею «читать» женщин – а может, и вообще людей в общем и целом.

Так что, когда мы вошли в квартиру Клэр Мэллори и начали целоваться, даже не сняв курток, я сказал ей:

– Просто чтоб ты знала: по-моему, у меня крайне плохо с невербальными сигналами. Мне нужно, чтобы ты мне всё рассказала.

Она рассмеялась.

– Точно?

– Да, прошу тебя, – ответил я, и это было все, что я мог сделать, только чтобы не признаться в том, что уже влюбился в нее.

– Ладно. Всё так всё.

Начала Клэр прямо той ночью. В постели, под рассветным светом, заполнявшим два пыльных окна ее спальни, она поведала мне, как ее школьный учитель физики в средней школе домогался ее на протяжении двух лет.

– И ты никому не сказала? – удивился я.

– Нет, – отозвалась она. – Это, конечно, банальность, но мне было стыдно. Я думала, что сама виновата, и постоянно твердила себе, что, по крайней мере, у него не было со мной секса. Мы даже ни разу не целовались. Вообще-то он был очень мил со мной всю дорогу, он и его жена. Но когда заставал меня одну, то всегда как-то ухитрялся подобраться сзади, затянуть меня в объятия, положить одну руку мне на рубашку, а другую – на джинсы. По-моему, это уже вошло у него в привычку. Но он никогда не пытался меня раздеть или раздеться сам, а после всегда выглядел немного пристыженно, говорил что-то типа: «Это было просто чудесно!» и тут же менял тему.

– Господи… – произнес я.

– Ладно, было бы о чем говорить! – отмахнулась Клэр. – Со мной происходили и другие говенные вещи, и это всего лишь одна из них. Иногда мне кажется, что моя маманя затрахивала меня даже еще сильней, чем этот приставучий учитель.

У нее были татуировки на внутренней стороне рук и вдоль грудной клетки. Просто прямые линии, темные и тонкие. Я спрашивал у нее про них, и она сказала мне, что любит чувство, когда ей накалывают татуировку, но так и не смогла выбрать какой-то образ, который ей хотелось бы оставить на теле навсегда. Так что просто накалывала линии, по одной за раз. По-моему, они были красивые – настолько же, как, по моему мнению, и ее тело – нездорово худое, но тоже красивое. Наверное, в то время наши отношения развивались так хорошо и безмятежно по той причине, что я никогда ее не судил, никогда не ставил под вопрос то, что она рассказывала. Я знал, что у Клэр есть проблемы, что она слишком много пьет (хотя еще примерно с год к наркотикам она даже не прикасалась) и что слишком мало ест, а иногда, когда у нас с ней был секс, я вдруг ощущал, что она хочет, чтобы я воспринимал ее как какой-то неодушевленный предмет, просто сексуальный объект, что ей не всегда достаточно нормального, любящего секса, что ей хочется чего-то большего. Когда Клэр была пьяна, она поворачивалась ко мне спиной, затягивала мои руки к своей груди и начинала с силой, ударами тереться об меня ягодицами, и я просто не мог не вспоминать про того ее учителя в средней школе и не гадать, не думает ли она о нем в такой момент.