Да уж, этого не отнимешь.

Во второй раз я сжалась сразу же, как услышала свист шнура, и зря, наверное: вышло намного больнее. У меня даже в глазах потемнело. Неконтролируемой мелкой дрожью сковало пальцы. Из всего – беспомощность была худшим. Я не хотела выть, валяться в ногах у него в ходе этого «воспитания», но я не могла обещать себе ничего.

– Пять ударов, и ты научишься, – сладким голосом пообещал Кэри.

Давая мне передышку перед третьим, в комнату вошел начальник охраны.

– Заняты, господин? – Тон у него был настолько одобрительный, что в другой ситуации я бы сочла это смешным. – У меня срочное дело, не прерветесь?

– Позже, – равнодушно отмахнулся Ланкмиллер. – Подожди в моем кабинете.

Третий. На лопатки ложится полоса огня, вскрывая кожу. Теперь я уже не догадывалась, я точно знала, что лупит он до крови. Мир перестал иметь краски кроме одной, самой яркой. Той, что заставляет вжаться лбом в стену, прокусив щеку изнутри.

– Господин, так отметины останутся, – осторожно заметил начальник охраны.

Ответ у Кэри получился короткий, словно удар шнурка.

– Пусть.

Четвертый взмах. Вспыхнула поясница. Жареный воздух влился в легкие, словно его протолкнули прессом. Я разучилась считать, но я как-то знала, что следующий удар будет последним.

Пятый лег не поперек спины, а вдоль, пересекая все предыдущие. Голос, донесшийся будто издалека, принадлежал мне, и от него кровь стыла в жилах.

Заткнись. Заткнись.

Замолчи.

Без сил, едва чувствуя себя, я сползла по стенке лицом в измятое покрывало.

– Я с тобой не закончил, – Ланкмиллер, не давая отключиться, дернул на себя. – Коленно-локтевую, дорогая.

Это показалось мне горячечным бредом, наступившим от болевого шока, но, когда Генрих глухо кашлянул и сказал, что лучше действительно подождет в кабинете, я все поняла. До меня дошло, что мучитель собрался со мной делать.

Ужас от происходящего собрался комком в горле, разъедая изнутри, а потом расслоился медленно и исчез, оставляя за собой только склизкую пустоту. Глаз зацепился за столб пыли в воздухе, взвившийся от резких движений. Вот приблизительно так же я себя чувствую сейчас. Как пыль.

Ланкмиллер, стискивая до синяков мои бедра, входил резкими глубокими движениями, а я сжимала в зубах простыню, чтобы не заскулить. Даже хуже, чем в первый раз. Хуже, чем когда-либо. В горле скребло, словно там застряла рыбная чешуя, во рту осел привкус плесени. Уткнешься воспаленным лбом в подушку и молишься чтобы поскорее закончилось. Время растянутой жвачкой липнет к тебе, обматывается вокруг шеи, набивается в легкие, не отпускает.

Когда мучитель оставил наконец комнату, сил хватило только на то, чтобы натянуть одеяло до подбородка и лежать, безучастно уставившись в стену. Мысли – один большой пульсирующий комок без края и направления: между жизнью и смертью нет особой разницы и хорошо бы вывести себя отбеливателем, как пятно. Растворить в кипятке, как сахар. Чтобы больше не быть здесь.

Элен вернулась только поздно вечером, когда темнота уже стянулась под потолком комнаты, оставляя только комочки света от фонарей на улице. Тогда-то и выяснилось, что я перепачкала кровью все одеяло, чем жутко напугала свою соседку по комнате.

– Обработать надо, чего же ты молчишь? – она сосредоточенно нахмурилась, прикусывая губу, и ее голос показался мне надтреснутым. Она вся казалась надтреснутой, Элен Райт.

– Эл, мне так хреново, отстань, пожалуйста, – хрипло попросила я, отстраненно отмечая признаки подступающей лихорадки: замерзшие пальцы, мелкая дрожь.

– Я найду тебе обезболивающее, – меня неожиданно погладили по голове медленным размеренным движением, – и все обязательно заживет.

Я невольно подалась на ласку, доверчиво ткнувшись лбом Элен в плечо. Она ненавязчивая, она просто пытается быть сильной, когда сил уже нет. Исподволь я разглядывала темные синяки засосов на ее шее, царапины на молочной коже – отметки его любви. Или того, что Ланкмиллер называет любовью. Райт и сама уже все о нем поняла.

Она прерывисто вздохнула и, аккуратно отстранившись, подошла к окну, раздвинув шторы, настежь его распахнула.

– Ночь сегодня хорошая, – что-то жуткое промелькнуло в ее улыбке, но я не успела даже рассмотреть толком.

Где-то в саду раздался отрывистый глухой хлопок, заставив вздрогнуть. Почти сразу же Элен тихо охнула, и видно стало, как по ее цветастому платью расползается красное пятно.

В коридоре было темно и холодно.

За занавески медленно пробирался серый рассвет, рождая в душе неприятное тянущее чувство наступающего несчастья. Значит, Ланкмиллер всю ночь так просидел у двери медицинского кабинета, не шелохнувшись?

Теперь он совсем не походил на строгого хозяина, только на убитого горем человека, обессилевшего в своей бессмысленной борьбе и потерянного в течении жизни, которое занесло его не туда. Совсем не такой ужасающий, каким был несколько часов назад. Он словно выцвел за эту ночь.

Сгорбившись и запустив пальцы обеих рук в волосы, Ланкмиллер безотрывно смотрел в пол, и мне даже против собственной воли было его жаль. Глупый, не умеющий любить мальчишка. Если Райт уйдет от нас, сможет ли он пережить это так же просто, как справился с утратой Николь лишь немногим ранее? Мне было совсем не жаль его. Элен – безумно, но мучитель сам отказал себе в человечности после того, что сделал со мной. Я бы даже его убитое состояние назвала притворством, попыткой просто походить на человека, при этом не являясь им.

Только вот я сидела в другом конце коридора, скрытая предрассветными сумерками, не в силах сдвинуться с места. И он, наверное, даже не знал о моем присутствии.

Дверь медицинского кабинета открылась бесшумно, но Кэри все равно вскинул голову, как будто почувствовал. Появившийся на пороге Ричард что-то негромко и коротко ему сказал; Ланкмиллер сразу же залетел внутрь, даже ничего не ответив. Видно, обнадеживающего в словах Фолиана оказалось немного.

Лишившись своего объекта наблюдения, я уткнулась лбом в колени и даже не заметила, как ко мне приблизился доктор.

– Элен сказала, тебе понадобится. Это обезболивающее. – Он со спокойным видом протянул мне блистер с таблетками.

Элен… Элен сказала? Да как она в таком состоянии могла помнить о чем-то вроде этого? Могла кого-то о чем-то просить? Трясущимися пальцами я рассеянно сунула блистер в карман, не в состоянии выдавить из себя даже слов благодарности, словно бетонной плитой пережало грудную клетку.

– А вообще пойдем-ка в смотровую, – Ричард с докторской ювелирностью взял меня за запястье, – тебе тоже досталось, как я посмотрю.

– Да нет, у меня все… Ай-й, – испуганные отговорки прервались от неловкого движения, заставившего резко втянуть в себя воздух.