одеял и шуб. Тянули жребий, кому первому корчиться на ледяной простыне, согревая ее своим дыханием и теплотой тела. После неудачи с электрической грелкой мы решили пожертвовать и письменным столом мореного дуба, и превосходным книжным шкафом с полными собраниями сочинений <…>, и завидным простором нашего ледяного кабинета ради махонькой ванной комнаты. Ванну мы закрыли матрасом – ложе; умывальник досками – письменный стол; колонку для согревания воды топили книгами. Тепло от колонки вдохновляло на лирику… Вся квартира, с завистью глядя на наше теплое беспечное существование, устраивала собрания и выносила резолюции, требующие установления очереди на житье под благосклонной эгидой колонки <…> Мы были неумолимы и твердокаменны». Только представьте себе: здесь, в этом доме, бывали Дункан, Вольпин, Бениславская… Поэт Сергей Городецкий вспоминал: «Посещение Айседорой Есенина при мне, когда он был болен. Она приехала в платке, встревоженная, со сверточком еды и апельсином, обмотала Есенина красным своим платком. Я его так зарисовал, он называл этот рисунок «В Дунькином платке». В эту домашнюю будничную встречу их любовь как-то особенно стала мне ясна». Поэтесса Надежда Вольпин, из книги «Свидание с другом»: «Квадратная комната. Вдоль окна с отступом для стула – большой прямоугольный стол (не письменный), на нем в углу сдвинутая работа и кучка книг.

С торца налево сидит девица – знакомая посадка, «как аршин проглотила». Нет, не аршин… не классная дама, скорее первая ученица, готовая дать заученный ответ. Глаза не выдают и тени недовольства моим несвоевременным вторжением. На столе появляется чай – полутеплый. Сперва неловкое молчание, потом вялый общий разговор. Женя спрашивает вдруг Есенина, умеет ли он рисовать. Я попадаю в детский сад. Не классная дама, не первая ученица… Трехлетняя Женечка спрашивает пятилетнего Сережу: «Ты умеешь рисовать?» И тот в ответ, резко: «Нет. А ты?» – «Я умею рисовать уточку». И Женя – Евгения Исааковна Лившиц – старательно выводит на бумаге лежачий овал – тело птицы; слева кружок с клювом – головка; справа палочки веером – хвост». Там же: «Осень. Год 1921. Богословский переулок… Есенин сидел на узком диванчике справа. Моим приходом явно обрадован – но и смущен. Поспешно вскакивает, срывая с глаз очки. Простенькие, в круглой оправе. «Не снимайте. Я вас в очках еще никогда не видела!»

На минутку надевает их снова. Как-то виновато усмехается, очки ему не к лицу. А точнее сказать – придают детский вид: словно ребенок, балуясь, нацепил на нос запретную игрушку старших. Вот и усмешка сейчас у Сергея по-детски виноватая.

Перед диванчиком стол, на столе раскрытая книга. Большого формата, но не толстая. В темно-синем коленкоровом переплете. Вунд, университетский учебник психологии…» Сколько еще милых подробностей хранит этот дом! И сколько горьких раздумий Сергея Есенина!!! Из заграничной поездки с Айседорой Дункан поэт вернулся другим. Но и люди, окружавшие его, тоже изменились. И, прежде всего, Анатолий Мариенгоф. Вот что думал сам Анатолий о дружеском союзе двух поэтов: «По возвращении «наша жизнь» оборвалась – «мы» раздвоились на я и он. «Есенин был общительным и обаятельным человеком. Количество знакомцев имел невероятное. Но такой дружбы «оголтелой» ни с кем больше уж не водил. Смотришь на дом под номером 5 по Петровскому переулку, и вдруг приходит на ум: «Пусть обманут легкие подруги, пусть изменят легкие друзья»… Почему, тогда, в 1925 году он вдруг почувствовал в себе раздирающее душу одиночество … А что Мариенгоф?

Он стал литератором средней руки, подхалтуривал ради денег, почти забыт. Он оставил о своем бывшем друге талантливые воспоминания, с ощутимым послевкусием зависти. Именно дружба с Есениным не дает имени Мариенгофа кануть окончательно. В 1928 году он написал повесть «Циники» о трагических противоречиях начала ХХ века. Недавно ее поставили на малой сцене Московского театра им. Моссовета. Мариенгоф был счастлив в браке с актрисой Анной Никритиной, у него рос сын Кирилл. Любимый сын повесился в 16 лет. Мариенгоф умер в день своего рождения. В 1962-м…

Петровский (Богословский) переулок, дом 5

Денди Тверского околотка

Друг детства Сергея Есенина, Николай Сардановский, рассказывал, что своему внешнему виду юный Сережа всегда придавал большое значение и «обращал внимание на то, чтобы был изящен его костюм». Он вовсе не выглядел крестьянским парнем, переехав в Москву из Константинова в 1912 году. Первая жена, Анна Изряднова, описывала его так: «На нем был коричневый костюм, высокий накрахмаленный воротник и зеленый галстук. С золотыми кудрями он был кукольно красив…». Есенина примерно тех же лет вспоминала З. Ясинская: «Одевался по-европейски и никакой русской поддевки не носил. Костюм, по-видимому, купленный в магазине готового платья, сидел хорошо на ладной фигуре, под костюмом – мягкая рубашка с отложным воротничком. Носил барашковую шапку и черное пальто». Все современники Есенина – и женщины, и мужчины – непременно вспоминают о его чистоплотности, легкой походке, голубых глазах и прекрасных пшеничных волосах, которые поэт холил и лелеял. И многие – не только женщины, но и мужчины (что само по себе удивительно) – подробно описывают его одежду. Как, например, П. Шаталов, запомнивший выступление Сергея Есенина в Московском Пролеткульте: «Ему в то время было всего лишь 24 года. Одет он был в пиджак из оленьей шкурки нараспашку. В таких пиджаках тогда ходили многие поэты, писатели, художники, артисты. Это было модно. Длинный цветной шарф на шее спускался почти до пола». Пик элегантности Сергея Есенина приходится на годы, когда он подружился с Анатолием Мариенгофом – «последним денди республики» (так называл Мариенгофа Мейерхольд)! Друзья заказывали себе одежду у лучшего портного Москвы Делоса. Его ателье находилось неподалеку от Богословского переулка, в доме № 6 по Камергерскому. Сергей и Анатолий часто прогуливались одетыми с иголочки и в цилиндрах по Тверскому околотку. Секрет знаменитых цилиндров прост: только их денди и смогли купить без ордера. Имажинист Матвей Ройзман описал забавный случай (Мариенгоф был в ссоре с Мотей, долго с ним не общался и вдруг пришел к нему домой): «В этот день я подарил Сергею галстук, который он хотел иметь, коричневый в белую полоску. Мариенгоф пришел ко мне и сказал, что он и Есенин одеваются одинаково, а галстука бабочкой у него нет. Я открыл перед ним коробку оставшихся от царского времени галстуков, и он выбрал бабочку…»

Камергерский переулок, дом 6

«Кобыльи корабли»

Осенью 1919 года Сергей Есенин пишет одно из самых трагических своих стихотворений – «Кобыльи корабли». В стране голод