Старик намертво закрепил шкот и заклинил руль.Потом он поднял весло с привязанным к нему ножом. Он поднял весло совсемлегонько, потому что руки его нестерпимо болели. Он сжимал и разжимал пальцы,чтобы хоть немножко их размять. Потом ухватился за весло крепче, чтобызаставить руки сразу почувствовать боль в полную меру и уже больше неотвиливать от работы, и стал наблюдать за тем, как подплывают акулы. Он виделих приплюснутые, широконосые головы и большие, отороченные белым грудныеплавники. Это были самые гнусные из всех акул – вонючие убийцы, пожирающие ипадаль; когда их мучит голод, они готовы укусить и весло, и руль лодки. Такиеакулы откусывают лапы у черепах, когда те засыпают на поверхности моря, асильно оголодав, набрасываются в воде и на человека, даже если от него непахнет рыбьей кровью или рыбьей слизью.

– Ай! – сказал старик. – Ну что ж, плывитесюда, galanos.

И они приплыли. Но они приплыли не так, какприплыла мако. Одна из них, сверкнув, скрылась под лодкой, и старикпочувствовал, как лодка задрожала, когда акула рвала рыбу. Другая следила застариком своими узкими желтыми глазками, затем, широко разинув полукружьепасти, кинулась на рыбу в том самом месте, где ее обглодала мако. Старику былаясно видна линия, бегущая с верхушки ее коричневой головы на спину, где мозгсоединяется с хребтом, и он ударил ножом, надетым на весло, как раз в этоместо; потом вытащил нож и всадил его снова в желтые кошачьи глаза акулы.Акула, издыхая, отвалилась от рыбы и скользнула вниз, доглатывая то, что откусила.

Лодка все еще дрожала от той расправы, которуювторая акула чинила над рыбой, и старик, отпустив парус, дал лодке повернутьсябоком, чтобы выманить из-под нее акулу. Увидев ее, он перегнулся через борт иткнул ее ножом. Он попал ей в мякоть, а жесткая кожа не дала ножу проникнутьглубже. От удара у старика заболели не только руки, но и плечо. Но акула,выставив из воды пасть, бросилась на рыбу снова, и тогда старик ударил ее всамую середину приплюснутой головы. Он вытащил лезвие и вонзил его в то жесамое место вторично. Акула все еще висела на рыбе, плотно сжав челюсти, истарик вонзил ей нож в левый глаз. Акула по-прежнему держалась за рыбу.

– Ах, ты так? – сказал старик и вонзил ножмежду мозгом и позвонками.

Сейчас это было нетрудно, и он почувствовал,что рассек хрящ. Старик повернул весло другим концом и всунул его акуле впасть, чтобы разжать ей челюсти. Он повертел веслом и, когда акула соскользнулас рыбы, сказал:

– Ступай вниз, galano. Ступай вниз на целуюмилю. Повидайся там со своим дружком. А может быть, это была твоя мать?

Он вытер лезвие ножа и положил весло в лодку.Потом поставил парус и, когда его надуло ветром, повернул лодку на прежнийкурс.

– Они, наверно, унесли с собой не меньшечетверти рыбы, и притом самое лучшее мясо, – сказал он вслух. – Хотел бы я,чтобы все было сном и я не ловил этой рыбы. Мне жалко, рыба, что так нехорошополучилось.

Старик замолчал, ему не хотелось теперьглядеть на рыбу. Обескровленная и вымоченная в воде, она по цвету напоминалаамальгаму, которой покрывают зеркало, но полосы все еще были заметны.

– Мне не следовало уходить так далеко в море,– сказал он. – Мне очень жаль, рыба, что все так плохо получилось. И для тебя идля меня!

«Ну-ка, не зевай! – сказал он себе. – Проверь,не перерезана ли веревка, которой прикреплен нож. И приведи свою руку впорядок, потому что работа еще не кончена».

– Жаль, что у меня нет точила для ножа, –сказал старик, проверив веревку на рукоятке весла. – Надо было мне захватить ссобой точило.

«Тебе много чего надо было захватить с собой,старик, – подумал он. – Да вот не захватил. Теперь не время думать о том, чегоу тебя нет. Подумай о том, как бы обойтись с тем, что есть».

– Ух, и надоел же ты мне со своими советами! –сказал он вслух.

Он сунул румпель под мышку и окунул обе руки вводу.

Лодка плыла вперед.

– Один бог знает, сколько сожрала та последняяакула, – сказал он. – Но рыба стала легче.

Ему не хотелось думать об ее изуродованном брюхе.Он знал, что каждый толчок акулы об лодку означал кусок оторванного мяса и чторыба теперь оставляет в море след, широкий, как шоссейная дорога, и доступныйвсем акулам на свете.

"Такая рыба могла прокормить человека всюзиму… Не думай об этом, старик! Отдыхай и постарайся привести свои руки впорядок, чтобы защитить то, что у тебя еще осталось. Запах крови от моих рук –ничто по сравнению с тем запахом, который идет теперь по воде от рыбы. Да изрук кровь почти и не течет. На них нет глубоких порезов. А небольшоекровопускание предохранит левую руку от судороги.

О чем бы мне сейчас подумать? Ни о чем. Лучшемне ни о чем не думать и подождать новых акул. Хотел бы я, чтобы это и в самомделе было сном. Впрочем, как знать? Все еще может обернуться к лучшему".

Следующая акула явилась в одиночку и была тожеиз породы широконосых.

Она подошла, словно свинья к своему корыту,только у свиньи нет такой огромной пасти, чтобы разом откусить человеку голову.

Старик дал ей вцепиться в рыбу, а потом ударилее ножом, надетым на весло, по голове. Но акула рванулась назад, перекатываясьна спину, и лезвие ножа сломалось.

Старик уселся за руль. Он даже не сталсмотреть, как медленно тонет акула, становясь все меньше, а потом и совсемкрошечной. Зрелище это всегда его захватывало. Но теперь он не захотелсмотреть.

– У меня остался багор, – сказал он. – Нокакой от него толк? У меня есть еще два весла, румпель и дубинка.

«Вот теперь они меня одолели, – подумал он. –Я слишком стар, чтобы убивать акул дубинкой. Но я буду сражаться с ними, покудау меня есть весла, дубинка и румпель».

Он снова окунул руки в соленую воду.

Близился вечер, и кругом было видно лишь небода море. Ветер дул сильнее, чем прежде, и он надеялся, что скоро увидит землю.

– Ты устал, старик, – сказал он. – Душа у тебяустала.

Акулы напали на него снова только перед самымзаходом солнца.

Старик увидел, как движутся коричневыеплавники по широкому следу, который рыба теперь уже, несомненно, оставляла засобой в море. Они даже не рыскали по этому следу, а шли рядышком прямо на лодку.