Ада Марковна, проигнорировав лифт, быстро пошла вверх по лестнице. Потом притормозила, обернулась и обратилась к Фаине:

– Я тебя старше, но не ною постоянно о том, как тяжело работать, и не жалуюсь на память. Хочешь, чтобы мозг хорошо соображал? Занимайся физкультурой, ходи ногами и не стенай постоянно о своей ужасной жизни! Я-то всю правду знаю!

– Какую правду? – снова заморгала Фаина. – Вы о чем?

– Такую! – засмеялась Ада Марковна. – Привет тебе от Ябеды-корябеды.

И пожилая дама продолжила подниматься по лестнице.

– Привет от Ябеды-корябеды? – повторила Фаина. – Кто это? У меня такой знакомой нет!

– Что это? – сурово спросила тетя Мура, когда я вручила ей коробочку.

Пришлось уточнить:

– Не сама делала, купила в кондитерской. Сейчас чаю попьем.

– Нет, – отрезала гостья, – я такое не ем и тебе не разрешу.

В первую секунду я опешила, потом объяснила:

– Эти пирожные пекут в лучшей кондитерской Москвы, они очень вкусные.

Надежда криво улыбнулась.

– Ну-ну! Ты уверена, что у них в муке червей нет?

– Червей? – выпало из моего рта.

Круглова прищурилась.

– У нас в областном центре тоже есть распрекрасная пекарня, все ее нахваливают. Владелец – мой знакомый, он экономит на всем. Берет муку с личинками, просеивает – и готово. У масла срок годности давно прошел, да кто ж поймет, что оно протухло, когда готовый пирог увидит? Капуста для начинки сверху подгнившая, но плохие листья обобрали, остальное нашинковали. Пожарили пироги на постном маслице, которое даже на Пасху не меняют. Ты уверена, что в той «лучшей кондитерской» люди в масках на кухне работают, перчатки надевают? Никто из них над тестом не чихал, сопли, слюни в него не ронял? Руки они моют или в туалете кое за что подержались и этими же пальцами за работу принимаются?

Я передернулась и поняла, что мои любимые пирожные перестали быть таковыми.

– Общепит – это общепит. Не для себя готовят, – резюмировала Круглова. – Давай выбросим твою покупку. Я испекла к ужину кулебяку!

На меня налетело удивление.

– Холодильник пустой, где вы продукты взяли?

Тетя Мура засмеялась.

– Я хоть из захолустья в столицу приехала, да хватило ума в магазин сходить. Спустилась на первый этаж, спросила у бабы, которая лифт стережет, где она отоваривается. Ну и цены у вас! Закачаешься! Но я не с пустыми руками в столицу приперлась, у меня имеются рублики. Хотела Екатерине помочь, да гулящие девки в деньгах не нуждаются. Решила вам кое-чего приобрести.

Только предельной растерянностью можно объяснить вопрос, который выпал из меня:

– Зачем для нас что-то покупать?

– Оглянись, зайди в столовую, – затараторила тетя Мура. – Теперь у тебя появилась красота. А еще утром было голо, неуютно. Налево глянь.

Я повернула голову и увидела на стене несколько изображений кошек в пластмассовых «золотых» рамках.

– Красиво, да? – засмеялась Надежда. – Прямо обомлела, когда увидела. Москва сумасшедшая, жить в ней ни один нормальный человек не захочет. Но товара разного в столице полно. У нас даже в областном центре подобного выбора нет. А у вас можно найти всякое себе на радость и по деньгам. Коврик приметила? У двери лежит.

Я посмотрела на пол. Оставалось лишь удивляться, почему я не обратила внимание на кусок паласа ядовито-розового цвета с фиолетовой надписью «Входи, гость, коли с добром, а не с топором».

– Себе тоже такой взяла, – поделилась радостью Надежда. – Сказка прямо! Чего стоишь? На коврик любуешься?

Из меня вылетел вопрос:

– А что это у стены притулилось? Розовое, из пластика, на колесиках?

– Еще один мой подарочек, – потерла руки гостья. – Ботиночница. Просили за нее много, три тысячи, но мне повезло попасть в час особых скидок – отдали за пятьсот рубликов. У вас дома обувь стоит, как молоко в магазине – на открытых полках.

Я попыталась объяснить тете Муре свое видение проблемы:

– Так удобно, сразу понятно, где какие туфли стоят.

Гостья вытянула вперед правую руку и начала загибать пальцы.

– Приходя домой, следует снимать уличные чапки на лестнице, класть их в пакет. Затем входить в квартиру, мыть тщательно обувь, а пакетик, хоть и жаль, выкидывать. Но вы так не поступаете, запихиваете сапоги и все остальное на полку, дышите потом грязью с дороги. И кто посторонний приходит, на боты любуется. Еще подумают люди, что вы хвастаетесь. Скромнее следует себя вести, прятать обновки от чужих глаз. Неприлично всем демонстрировать богатство. Что о вас люди подумают? На какие шиши по магазинам шаритесь?

– Вы о чем? – заморгала я. – Мы в этом сезоне ничего не приобретали.

– А прошлой зимой носили все то, что, как на витрине, в холле стояло? – перебила меня Надежда.

– Я тогда купила сапожки, мои предыдущие от реагента, который на тротуары сыплют, умерли.

– Я ношу ботиночки на меху уже двадцать третий год, – объявила тетя Мура. – Чиню их иногда, и они, как новые, смотрятся. А ты транжира! Эдак денег себе на приличные похороны не накопишь!

– Я пока не собираюсь на тот свет, – засмеялась я. – Ничем не болею, не пожилая.

Тетя Мура запричитала:

– Пойдешь на зеленый свет через дорогу, из-за угла пьяный шофер на «КамАЗе» вырулит. Бум! И нет тебя, молодой-здоровой. Полно таких случаев. Когда и кому помирать, Господь решает. И что тогда? Как тебя хоронить красиво? На рубли? А нет их! Покойница не собрала сумму! Гуляла, шиковала, сапоги покупала! В этой новой обуви тебя на кладбище нести? Что люди скажут? От стыда сгореть перед соседями! Ни выпить им, ни закусить на поминках! Стыд да срам! Народ судачить примется! Двигаем в комнату. Там прямо глаз отдыхает теперь.

Первое, на что я обратила внимание, войдя в столовую – это занавески. Вместо светлых римских штор теперь висели гардины цвета больного краснухой помидора, на фоне которого тут и там оказались разбросаны изображения собачек.

– Э… э… э… – выдавила я из себя.

– Так и знала, что при виде роскоши онемеешь, – обрадовалась крестная мать мужа. – Теперь обрати внимание на скатерку. Правда, миленькая?

– М-м-м, – протянула я, рассматривая агрессивно-зеленую, похоже, ситцевую ткань, на которой красовались рисунки с кошками.

– Очаровательно и уютно, – засмеялась Надежда. – Раньше у тебя тряпка лежала, линялая, без рисуночков.

Я старательно улыбнулась. «Линялая тряпка» стоила немалых денег, сделана из настоящей льняной ткани, имеет нежно-бежевый окрас и очень хорошо подходила к римским шторам.