– Все, леди Астер, юбка будет готова через три дня, платье через неделю, капор уже к вечеру можем прислать с нарочным.

– Будьте добры. – Я спустилась с возвышения.

В Кленовый Сад ветреная короста лет пять назад тоже заглядывала, мне тогда было тринадцать. Болезнь ушла спустя полгода, забрав жизни двух горничных, ключницы, старого конюха, младшей кухарки, двух десятков крестьян из деревни и еще одного человека…

Короста протекала без боли, без жара, слабости и ломоты в суставах. Она не укладывала человека в постель, она сразу укладывала его в гроб. Болезнь выбирала один орган и поражала его. Чаще всего сердце или легкие, реже желудок или печень. Больной орган обрастал чем-то, похожим на чешуйчатый панцирь. Короста заковывала плоть в броню, перекрывая ток крови и не давая мышцам сокращаться. Во всяком случае, так говорили целители. Девы запретили нам изменять людей, но, кажется, не видели ничего крамольного во вскрытии трупов.

Мы до сих пор не знали, происходило все постепенно или панцирь нарастал за день перед смертью. Потому что от появления первых симптомов до отбытия на тот свет могло пройти от недели до нескольких месяцев. Узнать коросту очень просто: на коже, в зависимости от того, какой орган поражен, проступал сероватый рисунок, очень напоминавший рыбью чешую. День за днем он становился все отчетливее, кожа все плотнее. Если поражено сердце – «расцветала» грудь, если легкие – спина, если желудок – живот…

Не вызывая видимых неудобств, болезнь зачастую затягивалась, ввергая зараженных в пучину отчаяния. Одни бросались в часовни и молили богинь, другие сулили золото колдунам, третьи, самые отчаянные, плыли к Проклятым островам, а четвертые, самые отчаявшиеся, учились завязывать скользящую петлю или посещали травника на предмет приобретения крысиного яда. На моей памяти излечиться не удалось еще никому.

Короста на удивление деликатна, она всегда поражает только один орган и только одного члена семьи. Как рассказывал нам с братом папенька, когда-то давно, боясь заражения, больного и всю его семью закрывали в доме, подпирали дверь поленом и щедро рассылали по стенам «сухой огонь» или поливали керосином, что дешевле и действенней. Помню, брат в этом месте всегда фыркал. Все знали – стены коросте не помеха, она переберется за них и возьмет с каждой семьи пошлину, независимо от того, сгорели первые заболевшие или нет. Огонь не стал панацеей и не заменил семена лысого дерева.

Сейчас уже дошло до того, что, обнаружив в доме заболевшего, остальные члены семьи устраивали праздник. Они были в безопасности – это я к тому, почему многие намыливали веревки. Очень нелегко жить, зная, что твоя смерть несет радость близким.

Да, болезнь была смертельной и деликатной. Все случалось быстро, зараженный мог утром чинить крыльцо, а вечером лежать в домовине. Может, поэтому коросту называли «милосердной».

Больная дочь ювелира вполне могла шататься по рынку. И вполне могла нарваться на грабителей. Но это никак не объясняло ее внезапного исцеления.

– И что, рисунок чешуи совсем исчез? – спросила молоденькая вышивальщица.

– Полностью, – покивала кудрявая швея, ловко протиснув свое массивное тело между стеллажами с тканями. – Киши даже знак со своей двери сбил, – раздался ее голос из-за полок. – А вы знаете, как к этому относятся целители…

Мы знали. В случае с коростой целители были строги и неподкупны. Желтый равносторонний крест прибивали к дверям домов, лавок, харчевен, как только на коже заболевшего появлялся рисунок, и сбивали его только после смерти больного. В Кленовом Саду папенька поднял над северной башней стяг в тот же день, когда горничная прибежала к маменьке в слезах и истерике. Только наш крест вышивали на синем фоне мастерицы, а не строгали плотники, но смысл от этого не менялся.

Пять лет назад мы тоже понесли потери. Короста увела за собой в мглистый путь бабушку, вдовствующую графиню Астер. Может, потому, что она была стара, а может, потому, что отдала амулет внучке, нисколько не поверив словам целителей, что маги не болеют. А ее безголовая внучка пошла на поводу у бабушки и сохранила секрет.

– Повезло, – первая помощница выдернула булавки и скрутила измерительную ленту, Гэли с облегчением опустила вытянутые руки и спустилась со своего возвышения.

– Ага, как и Грену, как Труну и Кэрри, тому безногому с рынка, – глухо перечисляла швея.

Дверь открылась, и в рабочий зал вошла мадам Кьет, модистка и владелица лавки.

– А что, их тоже?.. – испуганно спросила девушка.

– Да, их тоже били по голове и грабили. С Кэрри даже воротник срезали вместе с коростой.

– Дарующие нам чудеса Девы… – прошептала вышивальщица.

– Всем бы таких грабителей, – ответила высокая помощница, носившая ткани. – Дошло до того, что больные, к радости душегубов, специально толкутся на улицах от порта до рынка. Князь уже объявил, что пожалует грабителю прощение, подарит дом на восточных холмах и мешок золота, пусть только явится и расскажет целителям секрет своего грабительского успеха.

– Так! – рявкнула мадам Кьет. – Нашли о чем трещать, болтушки, о коросте… – Она покачала головой. – Будто леди интересны ваши сплетни. Ну-ка! – Она хлопнула в ладоши, и все пришло в движение.

– Я предполагала, что история сказочная, но чтобы настолько, – хихикнула Гэли. – Интересно, сколько эта Софи не мылась, чтобы на коже проступил рисунок? А как в канаве оказалась…

– Три платья мисс Миэр, плащ с мехом вистая[2], две ночные сорочки, юбка, новая муфта и дюжина нательных рубашек, – деловито перечислила модистка. – Доставка?

– По готовности в Академикум. – Гэли надела куртку. – А если Остров уйдет, тогда на первую Садовую, дом…

– Мы знаем адрес, мисс Миэр, – улыбнулась хозяйка лавки.

Я все еще помнила ее улыбку, немного настороженную, немного отчужденную, когда мы устроились в кафе напротив. Да, она отругала своих мастериц, но лишь для виду, похоже, странное излечение от мора пугало людей больше, чем болезнь. Кстати, на косяке заведения светлел едва заметный след от креста, значит, и здесь тоже был больной, он либо умер, либо… что? Излечился? Я на самом деле верю в это? Но если сбить крест просто так, можно и в тюрьму угодить, а там своих болезней хватает, может, не таких странных, но тоже смертельных.

– Могу я задать вопрос? – Подруга постучала пальцами по накрытому голубой скатертью столу и, дождавшись, когда официант, оставив чашки с горячим грогом, удалился, добавила: – Спросить кое-что неприятное?

– Очень интригующе. – Я отпила ароматный напиток и посмотрела на механические часы, стоящие у противоположной стены. Равномерное покачивание маятника завораживало. С кухни доносился звон посуды и шипение чайников.

– Отец урезал твое содержание? – Подруга старалась не встречаться со мной взглядом.