– Разойдитесь по домам! Идет проверка паспортного режима. У кого все в порядке – сразу отпустим. Остальные – на проверку личности. Не усугубляйте ситуацию противоправным поведением. Лица, замеченные в сопротивлении сотрудникам милиции, будут привлечены к ответственности!

В ответ – еще больше мата, воя, причитаний.

Васин с местным седым участковым и двумя дюжими патрульными двигался к своей цели. За ними семенили двое понятых, взятых на стройке в соседней деревне.

– Вот здесь это семейство и проживает, – кивнул участковый.

Дом семьи Макаенок, где побывал сам Копач, выгодно отличался размерами и участком. Интересно, а если предводитель бандитов и сейчас там? Такую возможность нельзя исключить. Поэтому Васин был настороже и соответственно проинструктировал своих помощников.

Копача они внутри не застали. Дом был под завязку набит коврами, мебелью, а также женщинами и детьми.

– Милиция, всем оставаться на местах!

Эти слова Васина послужили спусковым крючком. Дом моментально превратился в растревоженный курятник, в который забралась лиса. Мат-перемат. Пара цыганок двинулась на прорыв. Сотрудники попытались их задержать, но на них повисли вопящие детишки. Старшине прокусили руку. Участковому едва не воткнули шило в бедро.

А Васин увидел, как прямо на него рвется разъяренная и даже прекрасная во гневе фурия лет двадцати, с плещущимся безумием в глазах, и орет благим матом.

Тут его пихнули с боку, он отшвырнул кого-то от себя. И не успел вовремя среагировать. Острые ногти налетевшей фурии пропахали борозды на его лице. Ему не оставалось ничего другого, как взять руку разъяренной цыганки на болевой.

А потом и он, и его сотрудники стесняться перестали. И принялись щедро одаривать всех пинками и оплеухами. В итоге женщин и их змеенышей-детишек расставили и рассадили вдоль стен.

– Кто еще рот раззявит без спроса, прибью! – рыкнул Васин, вытирая ладонью кровь на щеке. Он был страшно зол. В него просто вколочено семьей и школой, что женщин и детей бить нельзя. И вместе с тем, еще выдвигаясь сюда, по опыту он знал, что без этого не обойдется. Так и получилось.

Кто-то вякнул сгоряча что-то матерное, и Васин решительно шагнул вперед. Наконец цыгане поняли, что шутки кончились, и заткнулись.

Участковый выцепил из толпы хозяйку дома Яну Макаенок, худую и крайне смуглую цыганку лет пятидесяти, по традиции закутанную в ворох юбок, платков, кофт и потому походившую на куклу, из тех, которые нахлобучивают на самовары.

– Что пришли? – зло зыркнула она на Васина. – Тут воров нет! К ворам идите! К цыганам не надо!

Васин предъявил ей постановление об обыске.

– Честь тебе, Яна, – прокомментировал участковый. – Ты единственная в селе, кого сам прокурор обыскать повелел.

– Это почему? – настороженно посмотрела на него цыганка.

– Потому что ты тут главная заводила. Гордись.

– Это кто же тебе такое наплел, касатик? Это кто ж про меня свой язычок грязный распустил? Это кому же жить надоело?

– Все, тишина! – поднял руку Васин.

И началась работа. Фильтровка обитателей дома, которые все как на подбор оказались приезжими с Украины.

– Племянник где? – спросил Васин.

– Какой племянник? – осведомилась Яна. – У меня племянников как блох на псине!

– Милош Макаенок.

– А, этот! – фыркнула она. – Да кто знает, где он. Кто старой женщине скажет, что у него за дела! Моя доля – дом в порядке и дети, внуки накормленные! А где мой племянник? У него спроси!

Приступили к обыску. Васин надеялся найти вещички с разбоев на священников. Или хоть что-то, что сразу даст возможность вести разговор с командной высоты, а не уламывать и уговаривать. Но нашлась только банка из-под чая, полная золотых украшений.

Искать что-то здесь было хлопотно. Дом был завален барахлом – одеждой в виде юбок, кофт, мужских костюмов и шляп. В шкафах лежали отрезы яркой китайской ткани. Буфет был забит до основания хрусталем и расписанной пасторальными картинками фарфоровой посудой – предметы дорогие, но по милицейским сводкам вроде как не проходившие.

Нервничать хозяйка начала, когда Васин полез в погреб. Там он, пригнувшись, обвел вокруг себя лучом фонаря. В конусе света возникали кадки, банки с закрутками, мешки с картошкой. На полу лежало двое грабель со сломанными черенками – дерутся они ими тут, что ли? Лейтенант ногой снес гору корзин и аж языком зацокал, глядя на сложенные за ней тюки. Ну, надо же!

Это были плюшевые шторы театрального занавеса, те, что отделяют сцену от зала. Стянули их из клуба Зеловского лесозавода, сняли прямо со сцены.

– Описываем и изымаем! – удовлетворенно кивнул Васин, вылезая из подвала и вытягивая за собой тюк со шторами.

– Мое это! – взвизгнула хозяйка.

– Вот и хорошо! – улыбнулся Васин. – Запишем как признание.

– Что делается! – заорала Яна. – Фашисты нас убивали! Теперь эти!

– Ты что, Яна, советского милиционера с фашистом равняешь? – пристально посмотрел на нее участковый.

– Аспид ты! – крикнула она. – И все дела!

Наконец, протокол был завершен. Все шумное население дома выперли наружу. Кого-то отправили гулять. Кого-то запихали в автозак для последующего разбирательства.

Васин остался с хозяйкой наедине.

– Та-а-ак, гражданка Макаенок, – оперуполномоченный внимательно посмотрел на надувшуюся, как мышь на крупу, хозяйку. – Кража государственного имущества. До десяти лет лишения свободы.

– Что?! – она едва не подпрыгнула.

– Шторы откуда? С лесозавода государственного. В вашем доме. Так что собирайтесь. В тюрьму пора.

– Не знаю, что за шторы. Откуда взялись.

– Вы только что обратное говорили. Кто кричал «мое»?

– Я не про мешки, а про грабли, которые там.

– Считай, что на грабли ты уже наступила. С кражи госимущества тебе не спрыгнуть.

– Я не крала!

– Знаю. Милош крал.

По тому, как Яна вздрогнула, Васин понял, что попал в точку.

– Семейный подряд, – продолжил он. – Милош крал. Ты хранила и сбывала. Так что соучастие по-любому. Готовься на десять лет. Попрощайся с домом, с родней. Долго их не увидишь.

Она очумело посмотрела на него. И вдруг жалобно всхлипнула:

– А кто эти десять лет детей кормить будет? Пропаду-у-ут, родненькие!

В Васине не к месту проснулся тот самый надоедливый рефлекс жалости. И это почувствовала цыганка.

– Нельзя мне в тюрьму, – жалостливо напирала она. – Пойми, касатик!

– Раньше об этом надо было думать, – буркнул недовольно Васин. – Прежде чем воровать.